В июне тридцать седьмого...
Шрифт:
...Весть о падении Временного правительства, о Втором съезде Советов пришла в Тулу двадцать седьмого октября — телеграф работал со сбоями. Два дня город оружейников бурлил митингами, шествиями, никогда центральные улицы и площади не знали такого великого скопления народа. Красные флаги, плакаты, лозунги, призывающие поддержать большевиков, и лозунги, предающие большевиков анафеме, листовки всех направлений, которыми буквально была засыпана Тула. Яростные споры ораторов, иногда переходящие в драки. Всеобщее возбуждение, радость, растерянность, гнев... Хмурые осенние дни, небо
30 октября в два часа дня откроется заседание Тульского Совета рабочих и солдатских депутатов третьего созыва, на котором будет решаться вопрос о власти: поддержать или отвергнуть решения Второго съезда Советов в Петрограде.
А в ночь с 29 на 30 октября во двор бывшего ресторана «Хива» на Миллионной улице в Заречье еле втиснулись четыре грузовых автомобиля, прибывшие из Москвы. Тут же состоялось краткое совещание. Грузовики сопровождал Нацаренус, представитель Московского военно-революционного комитета; с ним, кроме шофёров, было ещё трое, все, как и Нацаренус, в чёрных кожаных куртках, с воспалёнными бессонницей глазами, стремительные и нетерпеливые. «Скорей!» — вот что было написано на их лицах.
— Необходимо оружие, — сказал Нацаренус. — Как можно быстрее. Не привезём из Тулы винтовки и пулемёты, патроны — восстание в Москве захлебнётся. Сейчас все решают уже не дни, а часы. Вот письмо Ногина. Просил, товарищ Каминский, передать вам лично.
На этом совещании были Кауль, Степанов, Шурдуков, Иван Михеев, бывший унтер-офицер, огромный, медведеподобный, но быстрый в решениях — в последние недели он работал от большевиков среди караульных частей арсенала.
— Оружие будет, — сказал Григорий Каминский, — любым путём достанем. Недавно командиром арсенала стал наш человек, Павел Сергеев, мы его недавно в партию принимали.
— Трудность одна, — сказал Александр Кауль, как всегда невозмутимый и спокойный, — среди солдат караула много меньшевиков...
— Надо подавить! — сказал Нацаренус. — Преодолеть любое сопротивление, если оно возникнет!
— Подавим. — Каминский повернулся к Степанову. — Верно, Сергей Иванович?
— Сейчас обмозгуем, как всё это провернуть. — Степанов потёр большой лоб ладонью. — Пока ясно одно: оружие надо вывозить ночью. Это раз. А второе — меньшевики и эсеры в Совете ничего не должны узнать. Поэтому сегодняшнее заседание надо затянуть до глубокой ночи.
— Затянем! — засмеялся Григорий. — В этом деле опыт у нас имеется.
— Тем более, — сказал Кауль, — что дебаты предстоят жаркие. Хотя наша фракция на этот раз и самая представительная, имеем сведения: меньшевики и эсеры объединились, они предложат совместную резолюцию о власти, заранее можно сказать какую...
— И всё-таки, — опять перебил Нацаренус, — сегодня дело пролетарской революции решается в Москве. Поэтому действуйте, товарищи! И немедленно.
— Операцию по изъятию оружия из арсенала, — сказал Сергей Иванович, — предлагаю поручить Ивану Михееву.
...Ещё с утра в Народном доме, где заседал Тульский Совет, под самыми
В половине второго уже, как говорится, яблоку негде было упасть. Стоял возбуждённый гул голосов, чувствовалось крайне нетерпение — ждали...
В боковой комнате рядом со сценой, с единственным окном, за которым большими серыми хлопьями лепил мокрый снег, уединились два человека — Сергей Родионович Дзюбин, лидер тульских меньшевиков, и глава тульских эсеров Константин Александрович Восленский, высокий, представительный брюнет лет сорока, с офицерской выправкой и бледным лицом, на котором глубоким светом мерцали умные внимательные глаза.
До начала заседания оставалось десять минут.
— В целом, Константин Александрович, — говорил Дзюбин, — абсурдная ситуация. Меньшевиков в Туле — две тысячи триста тридцать человек...
— Эсеров по всей губернии, — перебил Восленский, — более пяти тысяч.
— Но от вас откололись левые...
— Ерунда! — отмахнулся Константин Александрович. — Их ничтожная кучка!
— Большевиков в городе еле наберётся тысячи полторы, и то с натяжкой. — В голосе Дзюбина смешались возмущение и негодование. — И поди ж ты, верховодят в Совете!
— Да, их фракция насчитывает около ста человек. Но, Сергей Родионович... — Восленский скупо улыбнулся, его щёки чуть-чуть порозовели. — Сегодня мы окончательно вместе. Потом... В ближайшие дни многое будет решаться. Увы, увы! Военной силой. Сейчас я вам покажу, какова ситуация. — Он достал из внутреннего кармана карту Тулы, выполненную от руки умело и точно. — На данный момент мы имеем вооружённую дружину, эсеровскую, а у нас, батенька, и кадровые офицеры, и члены групп экспроприаторов. Молодцы своё дело знают. Дружина уже взяла под свою охрану банк, почту и телеграф. — Он показал на карте: — Здесь, здесь и здесь. Далее. Наш бронированный поезд с вооружённым отрядом патрулирует Курский вокзал и железнодорожный узел...
— А в гарнизоне? — перебил Дзюбин.
Константин Александрович помрачнел.
— В гарнизоне хуже. На собраниях полковых и ротных комиссаров прошла большевистская резолюция о поддержке Петроградского военно-революционного комитета. Притом — восемнадцатью голосами против восемнадцати. Факт, будем правде смотреть в глаза, тревожный...
— А что у нас в арсенале? — спросил Дзюбин.
— Вам, Сергей Родионович, лучше знать. Эсеров среди солдат караула там нет, а вот меньшевики, если я правильно информирован, имеются.
— Да, да! — поспешил Дзюбин. — Положение в арсенале мы надёжно контролируем, хотя я и не знаю подробностей. Надо спросить у Астахова, он ведает военными делами.
Восленский взглянул на часы:
— До начала заседания остаётся три минуты. Я убеждён... — Голос Восленского дрогнул от волнения. — Коли мы вместе, большевики не устоят. И у нас в руках два козыря, на пленарном заседании цеховых комитетов оружейного завода резолюция большевиков о поддержке Советов Петрограда отклонена семьюдесятью шестью голосами против пятидесяти трёх. То же на патронном заводе: там мы провалили резолюцию большевиков ста шестьюдесятью тремя голосами против семидесяти трёх...