В июне тридцать седьмого...
Шрифт:
Сергей Родионович поднялся на трибуну.
— Итак, — начал он спокойно, сдержанно, но нервное напряжение оратора мгновенно передалось залу, — резолюция, предложенная большевиками о переходе всей власти к Советам, оглашена. Прежде чем будет зачитана резолюция блока меньшевиков и эсеров, я имею честь сделать заявление от комитетов партии социалистов-революционеров и меньшевиков... Товарищи! Товарищи по борьбе за свободную Россию! Нас приглашают поддержать переворот в Петрограде, утвердить единоличную власть большевиков, которые с первого дня встали на путь насилия...
Каминский вскочил со своего места в президиуме, крикнул:
— Революция
В зале поднялся шум, движение зыбью прокатилось по рядам.
И в это время из-за кулис появился молодой человек в чёрном парадном костюме, за спинами президиума. быстро подошёл к Дзюбину и передал ему записку, что-то шепнув на ухо.
— Простите, Константин Александрович. — Дзюбин повернулся к Восленскому. — У меня экстренное сообщение. Только что из Москвы передано по телефону в редакцию «Голоса народа». — Мгновенно стало тихо. Дзюбин развернул записку и прочитал: — «Всем! Всем! Всем! Положение в Петрограде. Войсками комитета «Родина и революция» освобождены все юнкерские училища, казачьи части, занят Михайловский манеж, захвачены броневые и орудийные автомобили, занята телефонная станция и стягиваются силы для занятия оказавшихся благодаря принятым мерам совершенно изолированными Петропавловской крепости и Смольного института, последних убежищ большевиков...»
В разных концах зала загремели аплодисменты, послышались протестующие возгласы, крики «Ура!» и «Позор!». Многие повскакивали с мест, всё смешалось...
Константин Александрович Восленский звонил в колокольчик.
Зал не мог утихомириться несколько минут.
Дзюбин читал дальше:
— «Всем военным частям, опомнившимся от угара большевистской авантюры и желающим послужить делу революции и свободы, приказываем немедленно стягиваться в Николаевское инженерное училище и Инженерный замок. Всякое промедление будет рассматриваться как измена революции и повлечёт за собой принятие самых решительных мер. Председатель Совета республики Аксёнов. Председатель комитета «Родина и революция» Гоц...»
У Константина Александровича Восленского, всё ещё стоявшего за столом президиума, вырвалось:
— Слава тебе, Господи!
А Дзюбин повысил голос:
— Господа! — Он поправился без всякого смущения. — Товарищи! Вторая телеграмма из Москвы. — Голос Сергея Родионовича звучал торжественно: — «Кремль в руках юнкеров. В центре, на Пресне, в районе Патриарших прудов — ожесточённые бои. Правительственные войска теснят большевиков!»
Странно — после этого сообщения в зале сохранялась полная, казалось, тяжёлая тишина.
В президиуме поднялся Григорий Каминский, отбросил рукой прядь волос, упавших на лоб; лицо его было мертвенно-бледным. Ольга Розен не отрываясь смотрела на него, чувствуя, как холодеют кончики пальцев, и не осознавая, что такая же бледность заливает и её лицо.
— Что же. — Голос Каминского был полон горечи и сарказма. — Как тут было правильно сказано... Что же, господа, гражданская война? И кто её развязал? Кто выступил против народной власти? Большевики?
— Да! Большевики! — раздался голос из зала.
— Полно! — продолжал Каминский. — Я думаю, здесь всем понятно, чьи интересы защищают так называемые правительственные войска!
— Они защищают революцию и демократию от деспотии однопартийной власти! — опять закричали из зала.
— Сейчас на улицах Петрограда и Москвы, —
— В этом виноваты вы, — повернулся к Каминскому Восленский. — Именно большевики провоцируют несознательные слои крестьянства на бунты и погромы!
Каминский не обратил внимания на эти слова.
— Если вы, меньшевики и эсеры, революционеры, то чему радуетесь? — Он обращался к залу и к президиуму. — Что революция может утонуть в крови народа? Но революция не погибнет! Она — победит!
Григорий Каминский сел, а зал пришёл в движение, взорвался возгласами:
— Да здравствует социалистическая революция!
— Долой большевиков!
— Мы не раз погибали на баррикадах!
— И сидели в тюрьмах за народное дело!
— Вся власть Советам!..
...Восленский звонил в колокольчик. Когда установилась относительная тишина, он сказал Дзюбину, и торжество звучало в его голосе:
— Продолжайте, пожалуйста.
— Да, да! — Сергей Родионович зашуршал листами бумаги. — Блок тульских организаций меньшевиков и эсеров по вопросу о власти предлагает Тульскому Совету рабочих и солдатских депутатов следующую резолюцию. — И он стал читать, стараясь за монотонностью голоса скрыть своё волнение: — «Правительство, созданное частью съезда Советов на почве свершившегося переворота, является чисто большевистским. Оно не может встретить поддержки во всей организационной демократии и, признанное одной партией, лишено достаточной опоры в стране. Раскол в рядах демократии толкает правые элементы к новому сближению с имущественными классами. И теперь контрреволюция под предлогом подавления большевистского восстания мобилизует свои силы для удушения революции...»
Тишина в зале была такая, что слышно было потрескивание фитилей в коптящих керосиновых лампах.
— «...Гражданская война, грозящая стране неслыханными потрясениями и кровопролитиями, — читал Дзюбин, — ведёт к бессилию демократии и гибели революции. В этих условиях справиться с хозяйственной разрухой, привести страну к миру, разрешить вопрос о земле, обеспечить созыв Учредительного собрания может только демократическая власть, созданная и признанная всеми частями организованной демократии. Фракция меньшевиков и эсеров, отвергая захват власти большевиками, обращается ко всем лагерям демократии с решительным требованием восстановить единый революционный фронт, чтобы революция не захлебнулась в крови солдат, рабочих и крестьян».
Сергей Родионович Дзюбин покинул трибуну.
Зал хранил молчание.
Кауль и Восленский обмолвились несколькими фразами.
Константин Александрович поднялся на трибуну.
— Приступаем к голосованию, — сказал он. — Голосование будет поимённым и, вместе с подсчётом голосов, займёт много времени. Поэтому гости заседания, которые желают, могут покинуть зал.
Ни один человек не поднялся со своего места...
— Ставится на голосование резолюция большевиков. — Восленский поднёс к глазам (он был близорук) лист бумаги. — Первой голосует фракция интернационалистов. За или против... — И он начал читать с листа: — Емельянов!