В Киеве не женись!
Шрифт:
– Говорят, у вас икона сохранилась?
– Да, детки, жива. Богородица. Покойный Архип аж из Киева принёс. Ну что то за хата, коли в красном углу образа нет?
– А вы, бабушка, в Бога верите? – брякнул паренёк.
Иван толкнул его в бок и показал кулак.
– Ты ещё будешь меня учить? – засердилась старушка.
– А может, вы нам одолжите икону на вечер? – попросил Чубков. – Для клуба…
– Икона дело божественное. И не для вашего клуба…
– Мы не для клуба… Мы для людей… Сегодня в клубе спектакль.
– А разве мне мало ли что нужно? – передразнила его Салавеиха. – Вон забор подгнил, а сын когда ещё приедет…
– Так мы сейчас! – прервал её Иван и, пошептавшись с подростком, куда-то побежал.
Через полчаса во дворе Салавеихи пели пилы и стучали топоры.
– Живее! Два часа до выступления, а забор ещё не готов, – подгонял Иван кружковцев.
Когда поставили новые столбы, Салавеиха смилостивилась и отдала икону.
– Вы нас здорово выручили! – сказал Иван. – Вы ж, бабушка, приходите вечером в клуб.
Кружковцы, забрав пилы и топоры, отправились готовиться к выступлению, а старушка, потрогав забор, сказала:
– В первый раз Богородица помогла.
Премьера прошла на бис.
Старая же Салавеиха, которая сидела в первом ряду, даже слезу пустила от восторга.
В тот же вечер Иван Чубков записал в журнале мероприятий драмкружка:
1. Поставлена пьеса «Чудо святого Ярмилы».
2. На общественных началах отремонтирован забор на участке пенсионерки Марфы Салавеевой.
Борис СаченкоНе имей сто рублей
В первые годы студенчества я никогда не имел ста рублей. В карманах моих лихо гулял ветер, в лучшем случае звякало несколько жёлтых двухкопеечных монеток, которых хватало только на то, чтобы позвонить в редакцию и спросить, забракован ли мой новый рассказ. Друзей же у меня было хоть отбавляй… Любил я компании, не пропускал ни одного матча ни по футболу, ни по хоккею, ездил за город кататься на лыжах, а летом – купаться и загорать. Если ко всему этому добавить, что я буквально глотал книгу за книгой и имел приличную память (я мог иной раз прочитать наизусть страниц двадцать Гомера) – можете себе представить, что однокурсники ходили за мной цугом; пока мы шли, я рассказывал им содержание романов или читал полный курс лекций о творчестве того или иного писателя.
И надо же такому случиться! Кажется, на третьем курсе заметили мои способности и оценили – мне дали повышенную стипендию. Прошло с месяц и одновременно в нескольких газетах и журналах напечатали мои рассказы. Не верилось! Куда ни позвоню, всюду поздравляют с успехом и просят приносить новые. Издательство предложило мне заключить договор и подрядилось издать мою книгу. И даже выписало аванс. Богатому сам чёрт помогает! Нечто подобное случилось и со мной – в одной из редакций мне предложили работу; работа начиналась с двух, без особых трудностей я ходил на лекции и
После трёхлетней бедности я стал богат, как Рокфеллер. Во всяком случае, мне так казалось.
Каждый день ко мне шли друзья занять. У одного истоптались ботинки; у второго разлезся костюм, третьему не на что было сходить в столовую… Известно – студенты… Я понимал своих друзей с полуслова и отсчитывал сразу ту сумму, которую у меня просили.
Со временем я понял, что я не Рокфеллер. Деньги, что ко мне так легко приходили, так же легко и уходили. Если я и впредь буду таким небережливым, через неделю сам буду искать рубль на обед. Я решил давать взаймы только близким друзьям.
Метаморфоза! Все, кому я не одалживал, из друзей превращались в самых заклятых врагов. Они начали распускать сплетни о моей жадности, утверждали, будто я ни разу не ходил в столовую, уверяли, что я никогда не моюсь в бане – жалко денег на билет, что я вообще за копейку готов гонять целый лень по городу блоху. Они даже подали докладную в ректорат, будто видели, как я продавал на рынке интернатский утюг. На моё счастье, в то время, на которое указывали «друзья», я был на заседании стипендиальной комиссии и докладную оставили без внимания.
Но и это не всё. Вскоре я заметил, что те, кому я одалживал, стали избегать встреч со мной в дни стипендий. Я всё больше и больше чувствовал, что меня покидают самые, казалось бы, верные друзья. Я готов был уже даровать им долги, лишь бы быть с парнями по-прежнему на короткой ноге…
Хуже. Когда я посоветовал одному другу забыть про те деньги, что у меня занимал, давай только дружить, как и дружили, он вспылил:
– Не хнычь, скупердяй несчастный, по тем рублям, завтра их тебе принесу! Подавись ты ими!
Денег, конечно, он назавтра не принес, а друга я потерял.
Пятый курс университета я кончил один, как божий перст. Одинок я и сейчас. Ко всем однокурсникам заходят друзья, которые работают в сёлах и при случае приезжают в город, все они переписываются, и только до меня никому нет дела. Самому написать кому письмо неудобно: ещё подумают, что специально напоминаю о себе, чтоб не забывал о долге. Тем же, кому ничего не давал, тоже неловко писать: подумают, что собираюсь извиниться за то, что отказывал… Я остался и без рублей, и без друзей…
Вот отчего я молчу, когда слышу: не имей сто рублей, а имей сто друзей.
Может, это и правда
Без суфлёра не проходит ни один спектакль, хотя об этом никто особенно не распространяется.
Мимоходом
В. Семянтович
Чаще заваривает кашу та голова, которая плохо варит.
Лучше раньше, чем поздно, придти к выводу, что учиться никогда не поздно.
Подхалим оказался предусмотрительным: у него всегда была запасная смена взглядов.
Чтобы свести концы с концами, ему приходилось разрываться пополам.