В лабиринте секретных служб
Шрифт:
Принцесса вскочила, громко закричала и ударила его дважды по лицу.
— Болван, паршивец, что ты себе позволяешь! Я пытаюсь спасти твою жизнь, а ты?
Томас направился к двери.
— Томми, не уходи. Делай что хочешь с Лакуляйтом, только не уходи!
Томас с силой захлопнул дверь за собой.
— Перед домом стоял французский агент, — докладывал Томас на следующий день в отеле «Лютеция» оберсту Верте и маленькому майору. Томас был все еще очень зол.
— Какую роль в этом играет ваша принцесса?
— Я не знаю пока, но скоро буду знать, герр оберет. Клянусь вам, что
Верте перебил его.
— Оставьте Лакуляйта в покое, Ливен. Я сегодня получил из штаба Шпера категорическое указание не трогать Лакуляйта. Он является душой атлантического вала, поставляя дефицитные материалы. Организация Тодте и командование вермахта пропали бы без него. Телефонный кабель, например. Тодте не могла его достать. Лакуляйт поставил 120 тысяч метров.
— Хорошо, я понимаю ваше состояние, герр оберет. Но почему вы выглядите, как с похмелья, Бреннер?
— Неприятности. Письмо из дома. Жена больна. Сын наверняка провалит в июне физику и латынь, и к тому же этот проклятый налог.
— Какой еще налог, майор?
— Дело в том, что я забыл продекларировать гонорар за свои статьи, которые опубликовал в военно-политическом журнале. В редакции была проверка, и проклятый бухгалтер назвал мое имя.
Лицо Томаса вдруг стало красным. Он тихо прошептал: «Бухгалтер?» Томас вдруг подпрыгнул, издал вопль и, подскочив к Бреннеру, поцеловал его в лоб, затем выбежал из кабинета. Бреннер смутился. Его не целовал еще ни один мужчина. Он почесал себе лоб. «Зондерфюрер Ливен пьян», — констатировал он.
— Никогда, никогда, герр Ливен, я этого не забуду, — сказал худой, с пожелтевшим лицом бухгалтер Антон Нойер.
— Ешьте, а то суп остынет, — ответил Томас, пригласивший Нойера на свою виллу к обеду.
Оба господина были знакомы уже неделю. Это был тот Нойер, который до недавнего времени работал бухгалтером на фирме Лакуляйта и который был им уволен.
— Я до сих пор не могу понять, за что Лакуляйт вышвырнул меня. Моя жена выплакала все глаза. Я валился в пропасть, но тут появились вы, совершенно чужой человек, и устроили меня на работу. Непостижимо!
— Герр Нойер, я банкир, знаю фирму Лакуляйта и считаю вас хорошим специалистом. Об этом все говорят. А, кстати, почему вас уволили?
— Из-за восемнадцати марок двадцати пяти пфеннигов. Моя репутация действительно была прекрасной. Я три года помогал Лакуляйту.
Далее Нойер рассказал, что однажды он очень поздно задержался на работе и перекусил в бистро за счет фирмы. Это и послужило причиной увольнения.
— Я в курсе всех дел Лакуляйта и мог бы часами рассказывать о его гешефтах. Но я не делаю этого, я не предатель, несмотря на то, что Лакуляйт так со мной поступил.
Нанетта принесла второе блюдо — голубя с цветной капустой.
— Так вкусно не готовят даже на Ривьере, — сказал бухгалтер, отведав блюдо.
Томас насторожился.
— Я всегда сопровождал туда Лакуляйта на деловые встречи, так как он ведь не знал французского.
— Расскажите мне о Ницце, герр Нойер, я так давно там не был.
Из секретного донесения, которое абвер послал из Парижа 12 мая 1944 года в финансовое управление вермахта:
«…На основании
Вечером 29 мая 1944 года Томас принес принцессе Вере фон С. красные розы. За день до этого Вера позвонила Томасу и пригласила его к себе. Она прекрасно выглядела. «Сегодня вечером, — сказала Вера, — я обещаю ни слова не говорить о Лакуляйте». Долго в этот вечер она выполняла свое обещание. Они танцевали, флиртовали, целовались. Все было естественно и просто. Внезапно зазвонил телефон.
— Я не буду снимать трубку, — сказала Вера, влюбленно глядя на Томаса. Но телефон звонил и звонил. Наконец, она взяла трубку. Вера слушала и становилась бледной какмел. В ее глазах появилась ненависть. Она шептала, обращаясь к Томасу: «Собака, проклятая собака».
— Я больше не могу слушать! — закричала в трубку Вера и швырнула ее на софу. Вся дрожа от ярости, она начала грубо ругать Томаса. Он некоторое время стоял молча, а затем взял трубку, из которой слышался голос: Вера! Вера! Проклятье, слышите ли вы, Вера? Это вина Ливена. Мы ничего не можем теперь поделать. Лакуляйта увезли в Берлин. В фирме и на вилле все опечатано!
— Доброй ночи, господин Сименон, — сказал Томас, улыбаясь.
Не успел он положить трубку на аппарат, как на него обрушился град ударов. Наконец он схватил Веру за руки и потребовал объяснений.
— Я уезжаю сегодня же ночью, ты больше меня не увидишь.
— Это если я разрешу тебе!
— Ты разрешишь? Я знаю, что ты думаешь, поэтому я так зла. Одно я не понимаю, за что ты расправился с Лакуляйтом?
— Он опасный преступник, и к тому же финансировал гестапо.
— Ну и что? Тебе-то какое до этого дело? Все деньги, вся валюта нацистских бонз попали бы в наши руки, к нам!
— К кому это — к нам?
— К британской секретной службе! У Томаса перехватило дыхание.
— Ты работаешь на британскую разведку?
— Да.
— А что имеет общего с тобой Сименон?
— Он думает, я работаю на него. У меня было задание ввести французов в заблуждение и сделать все, чтобы деньги попали в наши руки. Мы достигли бы цели, если бы не ты, идиот!
Томас начал смеяться.
— Перестань смеяться, дурак! Я убью тебя.
Томас закатился еще громче, от смеха он уже катался по софе.
Вера снова начала бить его. В это время зазвонил телефон. Томас отодвинул Веру и приложил трубку к уху.
— Да, месье полковник, что у вас еще?