В лето 6746 года от сотворения мира
Шрифт:
— Вот знак моего Бога. Дальше этого знака ни тебе, ни войску твоему здесь пути нет!
Переводчик от страха уже не переводил, но, похоже, что мои слова в переводе не нуждались. Хан был потрясен. Я решил добить ситуацию:
— Переводи, с-сука, если жить хочешь.
— Я сейчас.
— Переводи, гад. Каждый, кого утро застанет в вашем лагере, умрет. Кто бы он ни был, раб или хан.
При этих словах я ткнул в сторону хана пальцем, замолчал и втихую выключил мегафон. Все было сказано, и высшая сила продемонстрирована. Я потянул повод, но Слон, не обращая на меня внимания, продолжал стоять. Тогда я решил не портить картинку и тоже остаться на месте. Видя это, хан с
Только тогда я обратился к своим:
— Митяй, возьми у убитой змеи мой нож. А ты, Матвей, спустись на землю, сгреби повод моего коня и как можно величавее веди его к воротам. Не слушается меня, собака. Чуть всю малину не испортил.
Митяй лихо соскочил с коня и склонился над убитым. Матвей тоже проникся, взял моего коня под уздцы и тот (вот ведь гад!) послушно пошел за ним к воротам. Остальных лошадей, включая лошадь убитого, Митяй повел в поводу.
В общем-то, ничего особенного больше не происходило. Если не считать уже не скрываемого ко мне «особого расположения» моей армии. Выпученные глаза и приостановка дыхания при моем появлении уже начинали меня доставать.
Но нужно было закончить дело, и я вызвал к себе в штаб начальников всех родов войск и служб. Они собрались быстро.
— Вот что, орлы. Ну и орлицы. Думаю, что штурмов больше не будет…стоп-стоп-стоп…, расслабляться рано. Вы по-прежнему отвечаете за свои участки. Думаю, что ночью монголы со своими союзниками уйдут. Будут уходить второпях и всю ночь. Крепость на это должна молчать! Ни радости, ни восторгов, ни криков, ни песен. Полная тишина, только факелы на стенах. Предупредите людей. Виновные в нарушении этого приказа будут наказаны. Всё остальное вы и без меня знаете. Теперь Бельский, подготовь гонцов в Новгород. Думаю, трех будет достаточно. Пусть возьмут запасных лошадей. Ерема, если утром все будет как должно, проведешь гонцов с лошадьми потайным ходом. По одному пройдут. Если надо — поможешь им со своими ребятами на дорогу выбраться. Нужно известить князя, посадника и Владыку о том, что монголы больше не идут на Новгород, а развернулись и пошли в другую сторону. Нашим людям передать мои приказы. Все свободны. Милица, я переоденусь, возьму лекарства и приду к раненым.
Все вышли, но Митяй задержался. Он передал мне мой нож и, помявшись правда, положил на стол тяжелый кошель.
— Что это?
— Да у этого… у переговорщика, которого ты это…я позаимствовал. Ему уже ни к чему. Ну не пропадать же добру, Михаил Игнатьевич. Тем более (я случайно заглянул), там золото. Передаю, как и должен, в общую добычу.
— Ладно, Митяй. Пусть пока полежит. Вернемся в Новгород, получишь назад. Будет тебе награда за заслуги, как переговорщика. Я смотрю, ни ты, ни Матвей не опозорились. Не то, что этот… переводчик.
— Не знаю, как Матвей, а я хотя вроде и привык уже к твоим штучкам, но такая оторопь взяла… Не приведи Господь.
— Ладно, привыкнешь потихоньку.
И добавил, почти по Ф. М. Достоевскому:
— Подлец-человек ко всему привыкает.
Ё-пэ-рэ-сэ-тэ.
Глава 12. Последние дни
Какой бы ни была хорошей стратегия, время от времени надо посматривать на результат.
Суди о прожитом дне не по урожаю, который ты собрал, а по тем семенам, что ты посеял в этот день.
С утра я вызвал и направил за стену конную и пешую разведки.
Возов действительно оказалось довольно много, почто 5 десятков. Они заполнили всю дальнюю часть поляны, которую для этого пришлось еще и очистить от трупов людей и лошадей. В первых из них ничего особо интересного я не увидел, но вот третий и четвертый меня поразили. Я понял летописное выражение «Многу корысти взяша». В одном возу доверху лежали церковные сосуды, в основном серебряные, но были и с позолотой и даже явно из золота, дорогие иконы, предметы религиозного культа с драгоценными каменьями, княжеские одежды (в том числе женские), некоторые, правда, в крови. В другом явно везли казну довольно большого подразделения. Как, даже в спешке, могли такое оставить, я никак объяснить не могу. Видимо ужас гнал людей прочь, уносили свое, а тех, кто знал о содержимом этих возов, в живых не осталось. Впрочем, никакого следствия по этому вопросу я, понятное дело, производить не собирался. Я закинул на место полог и вызвал моих основных командиров. Найденное мною их тоже впечатлило. Здесь же решено было создать трофейную команду, содержимое возов разобрать, рассортировать и оценить. Большая работа. Возглавил комиссию Степан Молчун. Под трофеи определили сразу два освободившихся в результате потерь наших помещений.
Но этим дело не ограничилось.
Перед нами стояла огромная работа. Тысячи людей лежали мертвыми у подножия Главной стены, весь овраг, куда оттаскивали во время боя убитых вражеских воинов с крепостных стен, был забит доверху, сотни трупов валялись в беспорядке у стены, обращенной к озеру, десятки останков, штурмовавших крепость лежали у других стен и ворот. Все трупы скованы морозом и припорошены снегом. С этими телами я приказал действовать без особых сантиментов. Их всех предстояло быстро убрать.
Одни воины расчищали место у окопов вдоль поляны перед главной стеной. Днем и ночью они жгли костры, отогревая землю на несколько штыков лопаты, откапывали ее, а потом снова жгли костры и снова продвигались вглубь и в ширину будущих братских могил. Возле них складировали поленницей голые трупы монголов и их союзников. Голые, потому что их всех раздевали догола. Тела убитых при этом, выполняя мой приказ, особо не щадили. Стрелы, например, просто вырубались из них. Оттаивать трупы не было ни сил, ни времени, ни желания.
Снятые вещи скопом складывали на носилки и оттаскивали в специально освобожденные помещения, в которых сутками напролет топились мои буржуйки, поддерживая высокую температуру.
С оттаявшими вещами работал небольшой отряд особо доверенных лиц. Они первыми обыскивали их и изымали все металлическое или имеющее ценность. Железо отсылалось на кузню, а цветные металлы, камни, изделия и монеты передавались двум работавшим здесь же женщинам, которые тщательно отмывали их и после сушки складывали в деревянные ведра. Эти ведра под охраной относились в штабной корпус, где, после разборки трофейных возов, уже только четыре представителя всех родов войск под руководством Степана Молчуна сортировали и оценивали трофеи.