В мире Достоевского. Слово живое и мертвое
Шрифт:
В учебном пособии для студентов – «Истории русской критики XVIII–XIX веков», изданной в 1972 году, – автор ее В. Кулешов считает необходимым и возможным то и дело подчеркивать: «Вопрос об анализе художественной формы произведений ставился Добролюбовым недостаточно обстоятельно» (с. 261), «Не во всем себя оправдавший случай полемического анализа» (с. 262), «Сомнительно было подвигать дело такими односторонними крайними суждениями», «Наиболее слабыми суждения Добролюбова оказывались там, где они по логике должны были быть наиболее сильными» (с. 265) и т. д. И однако же никому не приходит в голову – и это естественно – обвинять В. Кулешова в предвзятом отношении к великому представителю революционной демократии. Даже вступая в косвенную полемику с некоторыми оценками «Грозы» у Добролюбова, М. Лобанов нигде не позволяет себе столь категоричных суждений, однако же ему упорно пытаются инкриминировать «ревизию» добролюбовского наследия. Думается, что подобная упорность заслуживает более достойного применения.
Да,
36
В.И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 21, с. 256.
Взгляд М. Лобанова на трагедию Катерины как на отражение судьбы народного характера, «идеала в переходные кризисные эпохи» (с. 140) представляется продуктивным, не опровергающим или ревизующим, но закономерно развивающим идею Добролюбова с учетом ленинской методологии. Хотя, должен признать, такой взгляд на проблему действительно не совпадает со знаниями, почерпнутыми из школьного учебника.
Теперь несколько слов о нашем современном отношении к классическому наследию. С «темным царством», как известно, покончила Октябрьская революция. И если отдельные критики полагают, что Островский (как, впрочем, и все великие русские писатели) нужен нам сегодня в качестве его разоблачителя, отрицателя, обличителя ит.д., то не очевидно ли, что такой Островский либо переносит свой обличительный пафос из прошлого на настоящее, либо вообще устарел, отошел в прошлое вместе с разоблаченным им «темным царством», сделался принадлежностью истории литературы, а не живой жизни нашей современности (не случайны известные заявления о необходимости «подновить», «осовременить» Островского, да и не его одного, о чем напомнил в уже упоминавшемся выступлении и Ф. Кузнецов). Кстати, думается, чрезвычайно укрепило бы позицию защитников Белинского и Добролюбова, Гончарова и Островского от «произвола» И. Золотусского, Ю. Лощица и М. Лобанова, если бы кто-либо из них столь же горячо вступился и за «интерпретированных» и «осовремененных» русских классиков, служащих кому и чему угодно, только не воспитанию гордости за свою Родину, любви к ней, веры в ее настоящее и будущее. «Темное царство», «мертвые души» – так было, так есть, так и будет – вещают нам то и дело (осознают ли это сами интерпретаторы?) «осовремененные» ими русские классики. Классики ли? Гоголь ли или современный сумасшедший вопрошает нас в современном спектакле бредовой скороговоркой: «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа». Не дает… Да и какой ответ она может дать, если «несется» она бесконной колымагой с колесами, повернутыми таким образом, что попробуй сдвинь ее с места, так что полет Руси-тройки и воспринимается не иначе как бредом воспаленного воображения сумасшедшего Гоголя. Русь не дает ответа, Гоголь не знает его, но спектакль в целом этот ответ не то что дает – навязывает зрителю. Нужно ли объяснять – какой?
Мне припомнился этот «Гоголь» во время выступления П. Мовчана. Да, можно согласиться с тем, что в книге И. Золотусского «малороссийский» период жизни написан более бегло и слабее, нежели «петербургский». Понятен и общий пафос его претензий к автору «Гоголя». Однако странно, что П. Мовчан, столь глубоко понимающий Гоголя, столь страстно говоривший о нем, не захотел заметить, что при всех издержках книга И. Золотусского – явление во многом этапное в нашем понимании Гоголя.
Но вернемся к революционным демократам. Пафос их выступлений, как мы знаем, во многом диктовался страстной верой в «завтрашнюю» крестьянскую революцию в России, в близкий конец «темного царства». Этот пафос и эта убежденность лежат и в основе их критических оценок произведений русских писателей, трактовки их героев и т. д. Да, мы не имеем права предавать забвению наследие великих патриотов, «заступников народных» – революционных демократов; мы обязаны следовать принципам и заветам великих русских критиков, но следовать творчески. «Мерою достоинства писателя, – утверждал Добролюбов, и сам неоднократно оспаривавший оценки
Литературовед-профессор, занимающийся академической проблемой изучения творчества Добролюбова, может всю жизнь не выходить за рамки «темного царства» как предмета исследования, он и обязан показать, какие именно устремления идеолога крестьянской революции служили «выражением естественных стремлений» времени и народа эпохи Добролюбова. Но современный писатель-биограф, тем более критик, цель деятельности которого не столько прошлое, сколько настоящее и будущее, обязан знать по меньшей мере, что, кроме купцов-самодуров, та же русская действительность рождала и таких выходцев «из купцов», как П. Третьяков, Б. Кустодиев и И. Гончаров, а в более отдаленные времена – таких, как Афанасий Никитин и Козьма Минин; а в более поздние – братьев Вавиловых… Что, скажем, то же самое Замоскворечье оставило для сохранения и приумножения нам и потомкам нашим в вечное наследие отнюдь не одну только память о «диких» и «кабанихах», но и нашу национальную гордость, сокровищницу общемировой культуры – Третьяковку. Мне возразят, что все это не имеет непосредственного отношения к Островскому. Отчего же не имеет? Да, Третьяков не стал героем Островского, но он сам и его подвиг – живой факт биографии Островского, никак не вмещающийся в рамки «темного царства». И разве не та же по сути своей общенародная патриотическая идея, подвигшая купца Третьякова, двигала и создателем исторической драмы о Козьме Минине и поэтической «Снегурочки»? И разве «темное царство» даст вам сегодня ответ на вопрос: из каких истоков вылилась патриотическая борьба самого «купца» Островского за создание и упрочение русского национального театра?
Да, автор книги «ЖЗЛ» об Островском не ограничился ссылкой на «темное царство», а направил свое внимание прежде всего на выявление таких начал творчества Островского, ибо «темное царство» с его представителями ушло в безвозвратное прошлое, а такие созидательные явления – наше сегодняшнее и вечное духовное достояние. Так было, так есть и так будет всегда – вот пафос истинно современного, следующего заветам Добролюбова, критика, ибо такой пафос является выражением столь же естественных стремлений нашего времени и нашего народа, сколь естествен был прямо противоположный ему пафос эпохи Добролюбова.
Да, еще раз повторю – прав Ф. Кузнецов – при решении этих позитивных задач критический пафос творчества русских писателей-классиков оказался в книгах М. Лобанова и Ю. Лощица приглушенным. Готовя книги к переизданию, авторы, не сомневаюсь, учтут полезную и продуктивную критику В ИХ адрес.
Но давайте же не избегать существа вопроса: заслуживает ли в целом опыт таких явлений, как «Гоголь» И. Золотусского, «Гончаров» Ю. Лощица, «Островский» М. Лобанова, «литературной карательной экспедиции» (используя прекрасное определение М. Лифшица), основанной к тому же во многом на эмоциях и соответствующей интерпретации «примеров» и «фактов», или же он требует серьезного понимания, заинтересованной критики отдельных издержек – при четком осознании истинной ценности и общественной значимости утверждаемых позитивных начал в нашем культурно-историческом наследии, тех начал, которые служат и будут служить созидательным, творческим устремлениям нашего времени и нашего народа.
Убежден, что такое понимание партийных и гражданских задач и целей творчества – и есть истинное следование великим заветам революционных демократов, заветам того же Добролюбова, и сегодня не вмещающегося в параграфы хрестоматий, являющего собой живой пример критика-бойца, продолжающего страстно проповедовать служение своему времени и своему народу, учащего нас следовать духу, а не букве великого наследия. Ибо в противном случае, писал он в статье «Луч света в темном царстве», критики «постоянно остаются в стороне от живого движения, закрывают глаза от новой, живущей красоты, не хотят понять новой истины, результата нового хода жизни… нахально пренебрегают живыми отношениями автора к своей публике и к своей эпохе».
Дав таким образом высказаться на нашем обсуждении живому, а не «хрестоматийному» Добролюбову, я намерен на этом закончить свое выступление, ибо лучше Добролюбова не скажешь.
В заключение хотелось бы поблагодарить редакцию «Вопросов литературы» за организацию серьезного и, думается, в целом продуктивного разговора о книгах серии «ЖЗЛ».
1980
II. Созидающая память
Подвижники народной культуры
Юбилеи проходят, деяния живут вечно в памяти народной. Культура памяти становится все более явной и необходимой чертой истинно современного мироотношения. Жизнь и деяния великих предков, навечно запечатленные в сознании потомков, крепят веру и в непреходящую ценность сегодняшнего дела и слова для будущих поколений, рождают оптимизм исторического сознания.
Слово – важнейшая составная материи памяти, через слово осуществляется преемственность сознания, духовного опыта уходящих с приходящими.