В моей голове
Шрифт:
А принц ее в тот день так и не сбил. Ни в тот, и ни в какой другой. Зато пока этого не произошло, она могла об этом мечтать. А предвкушение всегда приятнее самого события. Это она за свою недолгую жизнь уже успела усвоить.
…
– Мне холодно!
– Терпи. Мы скоро придем.
– Куда мы идем?
– Отсюда.
Зимняя холодная ночь. Снег при порывах ветра летит огромными ледяными хлопьями прямо мне в лицо. Я не успела одеть шарф, точнее, я не нашла его спросонья, и сейчас мои шея и щеки замерзали под этими колючими снежными кусками. Я вообще мало что успела понять. Я не успевала идти так быстро, мы шли по нерасчищенному тротуару, страшно торопились куда-то,
–Почему мы не взяли брата?
–Он спал.
Ты тоже спала, но тебя разбудили.
–Когда мы вернемся домой?
Ответа не последовало. Не стоило, наверное, спрашивать. Я же знаю, от чего это зависит. Мне уже не пять с половиной лет. Как брату. Он такой глупый. Мне постоянно приходится ему все объяснять. И защищать, хотя должно быть наоборот. Ничего сам не понимает. Когда мне было пять с половиной, я была гораздо умнее. Мы тогда жили в синем доме. Однажды залезли с ним по дряхлой деревянной лестнице на чердак, и нашли там сокровища в сундуке. Старые тряпки, чехол от большой лопаты и ржавый топор. Это были наши сокровища. Мне тогда сильно прилетело, потому что брат свалился с лестницы и его нога посинела. Он лежал неделю в кровати и не ходил в садик, и я ему очень завидовала. Но наш секрет мы сохранили и потом часто залезали втихомолку наверх и играли в старых пиратов, ушедших на покой. Я читала об одном таком пирате в старой книге. Мы оборачивались тряпками и кричали «Хо-Хой», негромко, чтобы нас не услышали соседи. А родители всегда были на работе, и их можно было не бояться. А потом мы переехали. Снова. А сокровища остались там. Наверное, там, а может быть, их выкинули. Интересно, они все еще там? Я вдруг ужасно соскучилась по брату, хотя он и был надоедливой занозой. Я почему-то представила, что больше его никогда не увижу. Стало еще страшнее. Куда мы идём? Почему они остались там?
Молчи. Просто иди.
А снег продолжал лететь и колоть лицо. Я почти перестала его чувствовать. Я видела мельком, как под фонарями красиво кружилась закрученным вихрем длинная цепочка из снежинок. Мне захотелось к ним, закружиться по воле ветра и не чувствовать холода. Они ведь сами холодные и поэтому, наверное, не чувствуют холода. Было бы странно, если бы они мёрзли. Почему тогда я мёрзну? Особенно, когда нахожусь в толпе. И даже дома. Я же тоже снежинка.
Я хочу обратно свой шарф.
Терпи. И не вздумай реветь.
– Заткнись!
Это невозможно.
– Ты надоел мне…
Я всегда буду с тобой, и ты это знаешь.
– Доктор Вайс сказал, что от тебя можно избавиться. Нужно только пройти курс терапии. Понять, откуда ты взялся…
Вода стекала струйками по ее коже и смывала остатки дня, который она провела в диком потоке самодовольных клиентов, убежденных в том, что она складывает гонорары фирмы себе в карман и имеет огромное количество желания и времени на то, чтобы потом их с удовольствием на себя тратить. По этой причине у них возникало право уничтожать ее свободу, право голоса и остатки достоинства. Ей хотелось тишины и покоя, хотя бы в оставшиеся два часа этого сумасшедшего дня. Чтобы завтра все началось сначала. Это было невыносимо.
Делай что угодно. Проходи терапии, которые тебе никогда не помогут. Тебе же нечем больше в жизни заняться. У тебя многообещающая работа и идеальные шансы на построение семьи. Твой доктор Вайс пустое место. Где он был, когда тебе было плохо? Почему он появился только сейчас, когда ты сама уже в состоянии распоряжаться своей судьбой? Я всегда был с тобой и буду до конца.
– Почему ты до сих пор со мной?
Я защищаю тебя.
– Мне не нужна твоя защита, я сама хочу принимать решения, а ты… Не помогаешь… Я вынуждена…
Вода становилась горячее, но она не хотела ее убавлять, она надеялась, что струи душа, обжигая, смогут заглушить звуки голоса.
Не смогут. Не смогут.
Тактильное ощущение не избавляло от слухового, а лишь усиливало.
Уйди, уйди.
Ты не сможешь без меня. Ты слаба. Только я знаю, что тебе нужно. Сейчас особенно. Ты окончательно запуталась. И окончательно сломаешься без моего участия.
– Я не запуталась! Я знаю… что мне нужно…
Тогда почему ты всегда делаешь только то, что тебе не нужно?
Вода становилась кипятком.
Я не уйду.
…
…Родительский день уже завтра …Нужно навести здесь порядок. Они репетировали спектакль с первым отрядом? …Они смогут выступить, я смотрела на них вчера… У них хороший номер. … Все же надо, чтобы все вместе еще раз…
Я сидела на скамейке перед входом в парк и смотрела на приготовления к общему празднику на главном плацу. Двое ребят из моего отряда натирали флагшток. Это были добровольцы. Старшим доверили освежать разметку. Одному из них не хватило краски, и он отчаянно пытался найти себе хоть какое-то полезное занятие. Он похаживал со значительным видом среди только что нанесенной товарищами разметки и проверял, прищурившись, четкость линий. И затирал подошвой случайно оброненные капельки краски. До тех пор, пока не заметил ветку в статуе–символе нашего лагеря, выросшую между правой штаниной мальчика с горном и левой ногой центральной девочки, машущей кому-то платочком. Теперь он безуспешно пытался ее выкорчевать. Старшая вожатая в своем красном блестящем пионерском галстуке и белой косынке сновала туда-сюда и раздавала распоряжения. К чему этот галстук, если пионеров давно уже нет? Зачем поддерживать то, что давно закончилось?
Я сидела и ковыряла носком своего грубоватого ботинка кусок травяного корня. И воображала, что этим занятием тоже вношу вклад в общее дело. И никому при этом не мешаю.
– Привет. Чего тут сидишь?
Это была Бесстрашная. Мы с ней учились в одном классе. Нам очень повезло, что наши родители случайно сговорились и отправили нас в один и тот же лагерь. Мы и в школе с ней дружили. А теперь еще и тут. У меня появлялся реальный шанс обзавестись долгосрочной подругой. Даже если мы снова куда-то переедем, нас с ней будет объединять не только школа, но и воспоминания об общем проведенном в лагере лете. Она ничего не боялась. Она могла назначить малознакомому парню свидание. Она не боялась носить короткие майки, оголяющие живот. Она могла позвать толпу друзей к себе, пока ее мама была на работе. Там же, в собственной квартире, она могла с ними тайно выкурить сигарету на балконе. А ведь она была только в шестом классе. Что будет, когда она вырастет? Она точно станет знаменитой.
Я сидела без цели. Как будто бы.
– Тебе стало лучше?
Бесстрашную вчера увезли в стационар при лагере и она провела там ночь. Надо будет спросить, страшно ли там. Вдруг меня тоже прихватит.
– Да, меня отпустили, и сказали не участвовать в мероприятии, отдыхать. Даже справку дали. Точнее, я выпросила, а то вожатая в жизни бы на слово не поверила. Фуф, удача привалила, и прямо перед праздником! А ты тут как?
Да уж, она была везунчиком. А мне нужно было завтра в образе белой берёзки танцевать перед чужими родителями. Я знала, что ко мне никто не приедет. Им некогда было тратить время на подобную чепуху.
На тебя.
– Я… да нормально. Знаешь, а вчера на дискотеке меня один парень пригласил потанцевать. Из второго отряда. Не то, чтобы он мне сильно нравился, но он популярный, и танцует брэйк-данс. Помнишь, кареглазый такой, в кепке набок ходит? Мы с ним потанцевали, а потом они с друзьями убежали курить вот в эти кусты. На него заглядывается длинная из первого отряда. Вот я и решила, как бы невзначай, посидеть тут, вдруг он еще раз придет, и мы сможем поболтать. Только не говори никому.