В моей голове
Шрифт:
– Так зайди к нему в корпус да позови погулять! Можете даже уйти за территорию. Сейчас свободное время, все ушли репетировать с вожатыми.
– Да ну. Вот зачем, и что я скажу. Нее. Да и не очень хочется.
Еще как хочется. Но он, наверное, сейчас с длинной гуляет. Или на голове крутится в актовом зале. А все смотрят и завидуют. Завтра наверняка будет выступать.
– Хочешь, я его позову? Вместе сходим. А потом я сбегу, оставлю вас наедине.
Я внимательно посмотрела на нее. Она красивая. Нос только чуть-чуть большеват. Стройная. Это самое главное. Она занималась танцами. И была смелая. Такая бы наверняка ему понравилась. Ее не было на дискотеке, так бы наверняка он пригласил ее на танец. А мне два года назад в таком же, но другом, детском лагере один парень сказал в лицо – «ты какая-то толстая! Так
– Пусть лучше с длинной гуляет. Давай вместе посидим. Наплевать на них.
В дальнем углу кабинета тихо напевало радио.
Настолько тихо, что невозможно было разобрать слов передаваемых по нему песен, зато отчетливо слышалось шипение радиоволн. Стоило кому-нибудь приблизиться к регулятору с намерением добавить громкость музыки и убавить шипение, как со стороны окна доносилось “Я бы тоже хотела погромче, но давайте не будем устраивать дискотеку, вдруг кому-нибудь помешает!”. Это вещала Воздушная. Она сама же и притащила в кабинет этот маленький брюзжащий магнитофон. Сейчас уже непонятно было, зачем. “Позитивная музыка расслабляет и настраивает на продуктивную деятельность”, – сказала она, вытаскивая его из коробки. И настроила позитивное радио. Все были так ей благодарны. Но недолго.
Всего их работало четверо в кабинете. Но с учетом постоянно звонящих телефонов, по два на каждого сотрудника, не считая мобильных, в кабинете всегда стоял шум как на фондовой бирже. Как тогда умудряются люди работать на настоящей бирже? Невозможно же услышать, что пытается сказать тебе клиент в трубку, когда несколько сотен человек пытаются перекричать тебя за твоей спиной? Наверное, приходит с практикой. Как и все в нашей жизни.
Она работает в “компании мечты” третий месяц. За это время она уже успела: стать самостоятельной единицей в штате, не ползающей с блокнотом за более опытными коллегами; почти привыкнуть к зеркальным стенам кабинетов; провести двое важных переговоров, на которых ей почти удалось притвориться лицом, принимающим решения; провалить одно из них, но выйти на удачный контракт на втором; заслужить последним пунктом доверие Главного; пережить дружбу с Воздушной и понять, что не все то золото, что блестит; поругаться с завхозом, не желающим предоставлять ей канцелярские товары правильной геометрической формы; пережить общую корпоративную тусовку с тремястами коллег, и понять на ней, что хоть они в офисе и являлись предметом ее нескончаемого восхищения и богами юриспруденции, но после четырех бокалов чего-угодно они ничем не отличались от ее прыщавых подростков-одноклассников; и ничего не пережить с Рыжей, соседкой по рабочему столу, поскольку та старательно избегала любых общих тем и мест обитания. И в особенности, совместного нахождения в кофейне.
Кофейня. Святое место. Там, во время утреннего кофе, сообщались все новости, прошедшие и грядущие, обсуждались все состояния от рыночной экономики до поведения заместителя на прошлой вечеринке. И если ты опоздала на восьмичасовой трамвай и приехала ровно к началу рабочего дня, пропустив заседание в кофейне, считай, день прошел зря. Ты не владеешь никакой ценной информацией. Тебе нечем удивить клиентов и руководителя во время послеобеденного совещания. Возможно, ты тоже попала под замес утренних новостей, но это не доказано. Поэтому остается только гадать на холодной кофейной гуще за рабочим столом.
Сложнее всего ей было примириться с тем, что рабочий процесс был сильно взаимосвязан с каждым из сотрудников в кабинете. И для того, чтобы довести дело до результата, который она, перекрикивая коллег и шипение магнитофона, обещала клиентам по телефону, ей приходилось каждый раз тормошить Рыжую. Мягко так, аккуратно, не превышая свои полномочия. А та не каждый раз проявляла доброжелательность. Наверное, имела место личная неприязнь, но ей не хотелось прослыть истеричкой в первые же месяцы работы, и в ход шли разные методы. Благо, что навык нахождения подхода к нужным ей людям в период ее взросления и бесконечных смен коллективов, у нее был отработан неплохо. Но эмоционально это было не всегда легко.
Так было и в этот раз. Рыжая сразу заявила ей, что к шестнадцати ноль ноль этот договор не проверит и не подпишет, так как у нее много своей
Взгляд упал на маленькие цифры, разделенные двумя точками, в углу монитора. Пятнадцать сорок шесть. Она начала мысленно проговаривать оправдания, которые придется выдавать через четырнадцать минут, когда клиент появится у них в офисе и начнет обвинять на чем свет стоит и ее, и всю контору, и весь белый свет. Можно было пойти, конечно, к Главному, и попросить подписать его этот несчастный договор, но это означало бы предательство и измену Родине. На это решиться было слишком сложно.
Потому что ты трусиха. И тебе тут не место. Через четырнадцать минут об этом узнает весь офис.
Вдох-выдох.
Это не повод впадать в панику. Авось, клиент провалится где-нибудь в открытый люк на тротуаре и встреча отложится. С ним может случиться что угодно. А если не случится, есть шанс, что он будет так громко орать, что Рыжая услышит его на их третьем этаже и поторопится подписать документы. Надо проводить его на их этаж и сообщить ему о неготовности документов только там, а не на других, так больше шансов. А через семь минут можно еще раз попытаться уговорить Рыжую. Может она к вечеру станет добрее. Как бы невзначай предложить ей эклер. Да. Надо так сделать.
Взгляд на часы. Пятнадцать пятьдесят одна. Она почему-то попыталась вспомнить, что она сегодня ела, и ела ли вообще. Кофе утром. Эклер. Два эклера. Килограммы не уйдут никогда. Потом еще два кофе. Ледяная вода из кулера. Считается ли вода? И все. А может, и уйдут эти три килограмма. Не так вроде и много, в пересчете на целый день.
Подумав обо всем этом, ей снова захотелось кофе. Уйти в соседний парк с кружкой, посидеть там минут десять, вдыхая аромат свежесваренного эспрессо вперемешку с запахом августовской пыли после дождя, восстановиться, и снова в бой, как часто повторяет Воздушная. Она любит лозунги. Употребляет их постоянно. Но сама им почему-то не следует. Странный тип людей. Убежденный в том, что тот, кто повелевает, получает право на невыполнение. Его миссия, видимо, в донесении информации до тех, кто не просветлен. Вопрос в том, кто уполномочивает их, простых смертных на отдание приказов другим простым смертным. Все мы братья и сестры. И никто нам ничего не должен. Этому вроде бы учит вера. И люди с максимальным уровнем самоорганизованности сами в состоянии определить направление своих действий для получения наибольшей результативности. Если их вдруг охватывает сомнение, они, как правило, не стыдятся спросить у более опытных сотоварищей о ходе их мышления. А те, кто таковым запасом организованности не обладает, вряд ли под призывом работать эффективно начнет работать эффективней. По крайней мере, ровно до того момента, пока внимание с них не будет переключено на что-нибудь другое. Тогда к чему лозунги?
Прогулка в парке сейчас была мечтой невыполнимой, но даже после ее визуализации на мгновение, встреча с клиентом уже не казалась настолько страшной. Визуализация и вправду обладает мощным терапевтическим эффектом. Доктор Вайс иногда прав.
В этот вечер она, как обычно, шла одна домой, перебирая мысленно те дела, которые не успела сегодня доделать и которые ей надо будет разгрести с утра в ущерб утреннему совещанию в кофейне. Заглянув в свой почтовый ящик, она обнаружила там письмо. Ей редко приходили письма. Если не считать счетов на оплату коммунальных услуг и рекламных буклетов. На конверте стоял штамп из клиники доктора Вайса.
Зачем он написал ей письмо? Он же мог просто позвонить.
Странно. Он никогда ей не писал.
В письме говорилось о благодарности за выбор их клиники, о промежуточных результатах терапии, очередной смене препаратов и о приближающихся сроках планового оперативного лечения.
… Оперативного?
Она что-то упустила? Когда? Зачем? Кто давал согласие? Почему, почему?
Что они собирались с ней делать? Нейрохирургия? Она была уверена, что ей помогут медикаментозно. И эти сеансы… Не было и речи об операциях. Или были? Может, она просто не разобрала терминов? Она иногда проваливается в себя и не понимает собеседников. Но доктора Вайса она слушает обычно внимательно. Да не было такого. Или было?