В НЕБЕ КАСПИЯ записки летчика
Шрифт:
– Ну как, очень просто: окружаем и уничтожаем, – невозмутимо говорил Сергеев.
На этом разговор и окончился бы, но пассажир самолёта был очень любопытен.
– Позвольте, товарищ Сергеев, как это вы так делаете: окружаете и уничтожаете? – заинтересовался он. – Расскажите, как было дело. – И, протирая толстые стёкла очков, приготовился слушать.
Сергеев не любил входить в подробности.
– Как дело было? – переспросил он и медленно закурил, видимо, готовясь что-то сказать ещё. Но тут в открытую дверь, пригибаясь, вошёл высокий человек в обычной одежде тюленщика.
– А, Черноусов!
– Это наш молодой бригадир, – представил его Сергеев.
Григорий Андреевич Черноусов не совсем походил на молодого, но бригадиром на промысле он был впервые. Рыбачит он с детства, и морская стихия нисколько не согнула его. Он стоял стройный, широкий в плечах, с ясным добродушным взглядом. Сняв шапку, он обнажил овеянный морскими ветрами морщинистый лоб, на который скатилась прядь седых волос.
Приветствуя собравшихся в кубрике, Григорий Андреевич особенно долго жал руку разрумянившемуся Орлову.
– Спасибо тебе, – благодарил он пилота. – Показал ты нам богатую залёжку тюленя. Колхозники будут помнить её.
– Было бы за что, Григорий Андреевич, – чувствуя неловкость, отговаривался Орлов. – Бей, пожалуйста, и ещё вам залёжку не хуже той нашёл.
– Вот он и есть герой этого боя, – указал Сергеев на Черноусова. – Кто, как не он, лучше расскажет об этом. Давай-ка, Григорий Андреевич!
– Эх, не мастер я говорить-то, – усаживаясь на край табуретки, неохотно начал бригадир.
– Ну, вот мы все, к примеру, будто здесь стояли, а до «плешины» почти добрый, десяток километров. В бинокль смотрели и увидели столько зверя… – Черноусов ненадолго замолк и, приложив руку к лицу, продолжал: – не перечесть… Решили, что дальше не пойдём. Спугнём тюленя, тогда весь в воде будет. «Ночью надо осторожно, подобраться и окружить плешину, – предложил нам Сергеев. – А ты, Черноусов, – говорил он мне, – осторожненько поезжай к «плешине». Как стемнеет, будешь нам маячить, а то ночью и не заметим, как мимо проскочим».
На реюшке и подчалке впятером мы отплыли. Чем ближе подходили к «плешине», тем становилось мельче и мельче. Вдруг – стоп! – реюшка села на меляк. Оставив на ней двоих тюленщиков, я на мелководном подчалке с остальными людьми поплыл дальше.
Вскоре вновь встали на мель. «Плешина» была рядом, и мы старались не выдать себя ни единым звуком. Стемнело. Я поднял на мачту фонарь, подняли фонарь и на реюшке. Целясь на наши огни, ночью должна была подойти остальная группа охотников и к рассвету окружить «плешину».
Но восточный ветер, тянувший с берега, начал усиливаться. К полуночи он стал сильным и быстро угонял воды. Было уже светло, когда мы втроём стояли у свалившейся на бок лодки. Море ушло, отрезав нашим путь к «плешине».
Что было делать? Охотничий азарт и любопытство не давали нам покоя. Потянулись мы к «плешине». Без шума ползли к залёжке тюленя. Увидев её, я, признаться, даже оробел. Думаю, вдруг спугнём, тюлени-то ведь зубастые и чуть ли не в центнер весом каждый. Сомнут!… Эх, думаю, понесла меня сюда нелёгкая. Хоть бы Мишка Водовской был тут рядом со мной. Привык я ходить на бой тюленя под его командой. Сам боюсь, и знаю, что тюлень труслив. И вот одна мысль в голову пришла… Мы тихо вернулись
«Ну, начнём», – мигнул я своим молодцам. Подползаем – крайние тюлени дремлют. Раз их колотушкой по носам. И опять лежим, как мёртвые. Посмотрим, уж эти готовы, всё спокойно. Мы снова крайних бьём. Вот уже образовался и барьер из убитых тюленей. Теперь остальным не перелезть через эти преграды. Живые тюлени стали жаться в центр круга, полезли друг на друга… А мы-то всё бьём и бьём…
– Потом подошли и все наши охотники… Дальше вы рассказывайте, – обратился бригадир к Сергееву.
– Продолжай сам, – махнул рукой Сергеев.
Передохнув, Черноусов продолжал:
– Вскоре лежала уже огромная груда недвижимых тюленей. Тринадцать с половиной тысяч штук мы насчитали. Теперь опять нужна была сноровка и дружная работа. Следовало кучи разобрать и этим спасти тюленьи шкуры и жир от «загара». Затем у нас пошли в ход ножи. Люди, как заведённые, полосовали зверя, отделяя шкуру со слоем жира от тушки. Надо было спешить: приближалась ночь. Все шкурки счалили, оставили их на островке на якорях. Ведь вдруг подует ветер с моря, вода поднимется, тогда всё как есть смоет и пропадёт наш труд. А пока, сколько осилим, тут же берём – чалим по сотне шкурок на «куканы» и по воде буксируем к своей стоянке, грузим на рыбницы. Вот и всё, – закончил Григорий Андреевич и, как бы в доказательство того, что рассказ окончен, провёл по губам своей огромной, дублёной морозом ладонью.
– Ну, нам пора, – заторопился Орлов. – Вы уж извините, время у нас в обрез, – и встал.
– Ничего себе, Григорий Андреевич. Только сказать легко: всё. Втроём напали на такое стадо морского зверя! Это же риск, геройство, – говорил поражённый пассажир.
Григорий Андреевич молчал.
– Ничего, впереди ещё много геройского труда будет, – говорил за него Сергеев. – Видите, у нас ещё груды неубранных «хоровин», – показал он на заваленные палубы. – Ночь будем работать, а завтра – на бой. Время упускать нельзя!
Белый гидросамолёт с рёвом проскочил меж утюговатых рыбниц. Волны с силой ударялись о его борта, разлетаясь в мелкие брызги. Наконец, набежала сильная волна и отбросила гидроаэроплан, как мяч. Набирая высоту, самолёт описал над флотом круг и, удаляясь, быстро исчез в хмуром осеннем небе. А тюленщики всё ещё смотрели ему вслед. Самолёт сейчас был им дорог, как свои сильные рабочие руки.
НЕОЖИДАННЫЙ ЛЕДОСТАВ
Автомашина быстро проскочила последнюю улицу города и, вырвавшись на степной простор, затерялась в предрассветной темноте. Лучи сквозь щель прикрытых фар желтовато-тусклым пятном падали на дорогу, ведущую к аэродрому. Налетавшая холодная струя будто омывала лица людей, сидевших в кузове, снимала с них следы недавнего сна.