В небе полярных зорь
Шрифт:
В его каморку вошла маленькая хрупкая женщина. Коротко подстриженные волосы и немного вздернутый нос придавали ее лицу выражение озорства, но красивые глаза смотрели грустно.
Улыбаясь, она прямо направилась к Комлеву и выложила из старенькой кошелки пачку немецких сигарет, коробку спичек и небольшой бумажный сверток. Сидевший на ее руках трехлетний бутуз потянулся было к нему, но мать довольно строго прикрикнула. Укоризненно посмотрев на нее, Комлев развернул пакет, в котором оказались бутерброды, и дал один ребенку. Потом поманил мальчика к себе. Тот охотно перебрался
Долго они не могли объясниться, наконец, женщина поняла, что от нее хочет русский, и назвала себя и сына.
— Туре! Туре!
— Туре, ну, как живешь? Растешь? Молодец! А хочешь, я тебя на кочках покатаю?
Никита Кузьмич примостил малыша на колене и, приговаривая: «По кочкам, по кочкам, по гладеньким дорожкам, по ухабам», начал забавляться с ним.
Вскоре они так подружились, что, как только Туре появлялся в комнате, начиналась веселая игра. Сколько бывало разговоров с малышом! Туре что-то лепечет непонятное, а Комлев то поддакивает, то делает вид, что страшно удивлен, то вдруг оба зальются хохотом: один колокольчиком звенит, другой громыхает.
Коротая длинные часы, Комлев мастерил ребенку всевозможные игрушки, а в один из вечеров обрадовал Туре несказанно, подарив ему русскую тройку, запряженную в розвальни. Вот было радости!
Комлев, узнал, что Ранди Танг — та самая женщина, которая стояла с дочерью на крыльце своего дома, когда он спускался на парашюте. Она страшно тогда волновалась, но помочь русскому летчику не могла, кругом были немцы.
Муж Ранди, офицер норвежской армии Танг, после оккупации немцами Норвегии, вместе с другими патриотами покинул Родину, чтобы на чужбине бороться за ее освобождение.
Друзья, ушедшие в подполье, позаботились о его семье. Чтобы оградить ее от гонений со стороны оккупантов, достали документ, которым удостоверялось, что офицер-квислинговец Кнут Танг погиб в бою за идеалы германского фашизма. С этим документом Ранди Танг устроилась работать машинисткой и переводчицей в комендатуру концлагеря. Ненавидя врагов, Ранди вынуждена мило улыбаться и кокетничать с ними. Этим она завоевывала еще большее доверие к себе у охраны лагеря и, следовательно, могла как-то помогать несчастным за колючей проволокой. Ранди сознавала, что, помогая русским, она тем самым помогает мужу быстрее вернуться в родную семью.
«Какой замечательный народ, — подумал Комлев о норвежцах, и тут же его мысли перенеслись к родным, друзьям и близким. — Что будет дома, когда получат похоронную?!»
5
Вот и праздник Октября прошел, а с фронта к Комлевым не только никто не приехал, но и письма больше не приходили. Наступили для обеих женщин длинные бессонные ночи. Вера подолгу ворочалась с боку на бок в постели, и под вой осеннего ветра одни мрачные мысли сменялись другими.
— Ты что не спишь, Вера, петухи уже пропели? — спрашивала сидящая на печи Матрена Савельевна.
— Я уже выспалась. А ты сама-то? Ведь скоро вставать.
— Я тоже бока пролежала.
Так скрывали друг от друга свои грустные
Однажды в школу позвонили из военкомата, попросили зайти Веру Ефимовну. Приглашалась она туда часто: то по вопросам работы женсовета, председателем которого была, то по случаю прибытия нового аттестата от мужа, то еще по каким-либо делам. В военкомат Вера вошла с тяжелым чувством, а когда увидела лейтенанта, сразу все поняла. У Веры вдруг ослабли ноги, и она тяжело опустилась на диван. Офицер вышел из-за стола, хотел что-то сказать утешительное, но махнул рукой и вручил извещение о том, что командир эскадрильи капитан Комлев Никита Кузьмич пропал без вести.
— Все?! — спросила Вера упавшим голосом.
— Все.
Она повернулась и молча вышла. Ветер гнал обрывки облаков. Горстями бросал в лицо колючий снег. Вера ничего не видела, ничего не чувствовала. Она шла сгорбившись, словно под тяжелым грузом.
По пути зашла в детский сад. Увидев мать, Наташа бегом бросилась навстречу с радостным визгом:
— Мама! Мама!
Вера молча взяла ее на руки и поцеловала.
— Мама плачет! — вытирая ручонкой катившуюся слезу на щеке матери, удивленно проговорила Наташа.
— Это снежинка растаяла, деточка, — тихо ответила мать.
Переваливаясь с ноги на ногу, неуклюже подбежал к матери Гена.
— Мама, а большие разве плачут?
— Нет, не плачут, — ответила она. — А ты откуда это взял?
— Ты плачешь.
— Нет, сынок, это не слезы, это от ветра.
В сенях, у порога, Вера увидела письмо. Оно было от жены старшего брата Комлева и адресовано Матрене Савельевне, поэтому Вера, не читая, положила его на стол.
Не раздеваясь, прошла с детьми в комнату и села на сундук. Детишки взобрались ей на колени, стали ласкаться.
— Мама, огонь надо, — запросил Гена.
— Огонь, огонь, — поддержала его сестренка.
Но Вера словно не слышала лепета детей, крепче прижимала их к себе.
— Мам, зажги огонь, я покажу, как мы с Вовкой штыками дрались, — требовал Гена.
— Зазги, — подтянула Наташа.
— Не надо, ребята, зажигать огня, посидим так, — прошептала мать.
— Надо! — закапризничал Гена.
— Папы нет у нас больше...
— Почему нет?
— Убили его, убили...
— А почему убили? — допытывался Гена.
Наташа притихла и сильнее прижалась к матери. Пришла Матрена Савельевна.
— Ты что это огонь не вздуваешь? — спросила она.
— Спички на бровке, — ответила Вера.
Мать зажгла лампу и увидела на столе письмо. Она взяла его, надела очки и прочитала адрес.
— Ну, наконец-то от Анны пришло письмо. Может, что пишет о Ване.
Вначале сноха передавала приветы от сватьи и всех троих внуков. А потом вдруг словно кто холодной водой облил Матрену Савельевну. По телу ее пробежала дрожь, сердце остановилось, захватило дыхание. Сноха писала: «Нас постигло большое горе, и нет слов его выразить. Вчера получила...» А дальше в глазах матери все расплылось, бумага вывалилась из рук.