В небе великой империи

Гибельгаус Людвиг

г. Мадрид, российское посольство, время 15:30

На двери приемной второго секретаря посольства висела табличка „закрыто“, но Мак Рейнолдс не обратил на неё внимания. И сейчас в здание посольства он прошел пользуясь своим прежним, собственно говоря уже недействительным пропуском, а больше наглостью, дружески и снисходительно кивнув охраннику на дверях. Улаживать мелкие формальности времени не было, и без того каждый взгляд на часы повергал его в ужас.

В приемной было всё также пусто и Алек постучал, сопроводив свой стук словами „Это я, Мак Рейнолдс“! В конце-концов, все присутствующие за дверью в той или иной степени его знали, а получить шальную пули от распсиховавшегося террориста ему совсем не улыбалось. Ответа

не последовало и он вошел — всё, как и в первый раз. Но ситуация в кабинете, казалось, явно изменилась. Заметно побледневшими выглядели все, а в особенности тот, кто заварил всю кашу. Но в то же время лицо этого человека несло на себе выражение достаточно самоуверенное и отчаянное, чтобы попытаться настоять на своем силой и это Алеку не понравилось.

Когда он вошел, Моргунов криво и вымученно улыбнулся и немного расслабился.

— А, наш американский друг! Ну заходите, а то мы вас уже потеряли.

— Я отлучался поговорить с моим руководством — начал Мак Рейнолдс, стараясь глядеть собеседнику прямо в глаза — и оно по-прежнему настаивает на таком решении проблемы, чтобы люди на борту самолета не понесли ущерба. Я лично исхожу из того, что все меры для этого хороши.

— Разумно мыслите — кивнул Моргунов — я уже который час пытаюсь внушить то же самое этим остолопам!

— Тогда вы позволите мне поговорить минутку наедине с господином Казанцевым?

— А потом вы опять исчезнете, оставив меня в неведении? Говорите уж открыто, чего там, все свои! — террорист хрипло расхохотался, но в комнате от этого почему-то не стало веселее.

— Мне кажется, если вы согласитесь с моим предложением, господину Казанцеву будет проще принять решение, которое устроит нас всех.

2 секретарь посольства не отрывал от Алека остекленевшего взгляда. Для того, чтобы понять, что российского дипломата раздирают изнутри неразрешимые противоречия, достаточно было одного мгновения.

— Валяйте — Моргунов устало махнул рукой, держащей пистолет.

Едва выйдя в приемную, Казанцев вновь опустился на стул, казалось, что нервное напряжение порождает чисто физическую усталость, да ещё какую!

— Есть новости? — коротко спросил он.

— Наши люди пытаются найти заказчика, но результат мне пока неизвестен. Это была плохая новость, а теперь настало время для хорошей. Ваш президент дал гарантии правительству США, что любой ценой попытается спасти жизни людей. Вы понимаете? Любой ценой! — Мак Рейнолдс ободряюще улыбнулся собеседнику — Значит картины должны быть выданы!

Казанцев поднял на него глаза, полные печали и иронии.

— Мне ничего не известно о каких бы то ни было гарантиях, но несколько минут назад я вновь говорил с Москвой. Приказ прежний. И имейте в виду, рассказывая вам об этом я совершаю должностное преступление.

— Я оценил. Но что же тогда происходит? Это что, типичная русская халатность времен перестройки? Кто-то отдаёт приказы, которые не доходят до лиц, обязанных их выполнять?! — Алеку казалось, что он сейчас сорвется, хотя американец чувствовал, что его возмущение отдавало ненатуральностью. В конце-концов, он имел собственное мнение о происходящем, однако на подобное обвинение его собеседник должен дать какой-то ответ и из него возможно будет что почерпнуть.

— Халатность была бы меньшим из зол. Я подозреваю, что есть люди — Сергей Иванович сделал паузу — люди на самом верху, которые сознательно тянут время. С человеческими жизнями это не имеет ничего общего, мы столкнулись с политикой!

Говоря об этом американцу, 2 секретарь чувствовал себя на редкость скверно. Вымуштрованному за годы службы, ему сейчас казалось, что он не просто проявляет нелояльность к своей стране, а совершает акт предательства по отношению к Родине. Но разве можно ассоциировать Родину с наделёнными полномочиями людьми, принимающими преступные решения? Разве им он присягал? Разве для них работал? Да, у него есть приказ, но снимает ли этот приказ ответственность лично с него, Казанцева? И триста отданных на заклание душ, не будут ли они являться

ему во сне всю оставшуюся жизнь? Ответа на вопросы Казанцев не знал, а на размышления времени не было. Можно было только проклинать судьбу, подложившую ему такую свинью, и занимался этим 2 секретарь весьма усердно. Но от звучащих внутри него проклятий решение проблемы не приближалось ни на йоту. А действовать нужно срочно. В глубине души Сеогей Иванович уже давно решился, но подсознательно оттягивал время, надеясь на воцарение разума в Москве. То, что террорист угрожал его собственной жизни, волновало Казанцева мало. Это была привычная опасность и он знал, как с ней обращаться. Но остальное… Выполнять глупые, неквалифицированные и даже преступные приказы ему доводилось не раз, как наверное и всякому, проведшему десятки лет в условиях строгой иерархии. Но ни один из этих приказов не вел людей непосредственно к смерти и, ругаясь, Казанцев всегда выполнял их бесприкословно. Этот же приказ был чудовищен в своем цинизме и жестокости и более всего Сергей Иванович хотел, чтобы и в Москве это поняли. Надежды на подобное было мало, но с каждой уходящей в небытие секундой 2 секретарь чувствовал присутствие некоей высшей силы, отдающей одни приказы и запрещающей выполнять другие. И теперь он уже точно знал, что так или иначе нарушит преступный приказ.

— У меня были схожие подозрения. Но услышав ваше мнение… Теперь я просто уверен! — это открытие являлось крайне неприятным для Мак Рейнолдса, хотя назвать его оригинальным он не мог. И всё же… Получив из уст Казанцева подтверждение своим опасениям, незнакомая тяжесть навалилась на плечи Алека. Может быть потому, что у него остался всего один шанс… И этим шансом был человек, сидящий перед ним. Мак Рейнолдс опустился на корточки рядом со своим сидящим на стуле собеседником. Откровенно говоря, ему более всего хотелось плюхнуться на пол и вытянуть ноги, но так было неудобно разговаривать. В остальном же дипломатический этикет не играл сейчас никакой роли.

— Послушайте! — неожиданно для себя Алек перешел на сдавленный шепот — неужели вы согласны участвовать в этом дерьме?

— Не хочется — Казанцев пожал плечами. Опровергать определение „дерьмо“ почему-то не было желания.

— Вы видите какой-нибудь выход? Помимо соучастия в убийстве или уступке террористам?

Казанцев покачал головой — Нет.

Всё. Время пришло. Мак Рейнолдс понял, настал самый удачный момент бросить карты на стол. Он смотрел в лицо собеседнику, стараясь уловить каждый нюанс его реакции. Если он откажется — из трусости или иных оснований — что ж, действительно попытаться добиться желаемого силой? В кои веки Вашингтон не против, но это же невозможно! Невозможно! Поэтому всё, действительно всё зависит сейчас от этого человека! Пусть он не решается сам проявить инициативу, но от этого Мак Рейнолдс может его избавить.

— Сергей… — Алек назвал собеседника по имени и хотел надеяться, что не ошибся в выборе тактики — мы должны спасти людей. Мы должны выдать картины!

— Вы понимаете, чем мне это грозит? Или Вы считаете, что я камикадзе, жаждущий умереть за других?

— Штаты будут держать дело на контроле и не позволят превратить вас в козла отпущения, я обещаю! Если хотите, то получите убежище для вас и вашей семьи и вам не зададут ни одного вопроса о русских секретах! Это не будет предательством! — торопливо, комкая испанские слова бормотал Мак Рейнолдс.

Всё. Сейчас должно всё решиться.

Казанцев смерил его долгим взглядом.

„И что же вы потеряли в этом паршивом „Боинге“? Уж во всяком случае, не одного сенатора! Впрочем, плевать…“

— Обещайте мне, что Штаты задействуют все средства для возвращения картин. Мне нужно ваше слово не для объяснений в Москве, а для успокоения собственной совести.

— Я гарантирую вам! — в душе Мак Рейнолдс понимал, что это обещание он может сдержать только в отношении себя самого, но времени вдаваться в подробности не было. Правительство США наделило его многими полномочиями и он пользовался ими. „Пусть Вашингтон только не сдержит слова потом!“