В неладах
Шрифт:
— То-есть это на два, на три дня, а потомъ опять за старое? Не желаю.
— Да не упрямься-же, Груша, не упрямься. Видишь, онъ на все согласенъ… — уговаривала ее мать.
— Надуетъ. Какъ это онъ съ лавкой разстанется? А приказчики три рубля утянутъ?
— Грушенька! Если хочешь, то послзавтра даже въ театръ подемъ, — предложилъ мужъ.
— Мирись, — сказала мать. — Видишь, какой Николай Емельянычъ добрый.
— Какой онъ добрый! Онъ просто скандала боится.
— Такъ какъ-же, Груша? Мн пора домой хать.
Мать поднялась
— Вы и позжайте. Я васъ не задерживаю.
— Да не хотлось-бы мн узжать, пока вы не помиритесь. Вдь я ночь спать не буду.
— Не могу я съ нимъ помириться!
Мать, охая и ахая, расцловалась съ дочерью и зятемъ, и ухала домой.
Аграфена Семеновна, дабы не разговаривать съ мужемъ, легла на диван внизъ лицомъ. Онъ подслъ къ ней на диванъ. Она лягнула его ногой.
— Не можешь все еще уходиться? Закусила удила? Ну, подождемъ…
Потроховъ удалился въ кабинетъ, раскрылъ торговую книгу и сталъ щелкать на счетахъ.
Черезъ полчаса онъ пошелъ обратно въ спальню къ жен, но спальня оказалась запертой на замокъ.
— Груша! — крикнулъ онъ. — Отвори!
Отвта не послдовало.
Потроховъ стучался долго. Жена не отворила ему.
Потрохову пришлось спать въ кабинет.
III
Потроховъ всталъ, какъ и всегда, чтобы, напившись кофе, идти къ себ въ лавку. Въ столовой пыхтлъ самоваръ, стоялъ кофейникъ, но жена не выходила изъ спальни, и спальня была заперта.
Онъ постучался въ дверь и какъ можно боле ласковымъ голосомъ крикнулъ жен:
— Грушенька, съ добрымъ утромъ! Вставать, милочка, пора! Девятый часъ. Самоваръ на стол.
Въ отвтъ послышался голосъ жены:
— Я спать хочу! Съ самоваромъ можешь одинъ возиться.
Потроховъ подумалъ: «все еще того… дуется… И сонъ не подйствовалъ».
Выпивъ стаканъ кофе, онъ опять стукнулъ въ дверь и крикнулъ:
— Мн въ лавку уходить надо, но…
— Ну, и проваливай! — отвчала изъ-за двери жена.
— Да дло-то не въ этомъ. А передъ уходомъ въ лавку, я хотлъ посовтоваться съ тобой, что намъ взять на завтра въ театръ — два кресла или ложу.
— Что хочешь, то и бери. А мн никакого театра не надо.
«Не сдается, не сдается. Все еще грызетъ удила», — опять подумалъ онъ, умолкъ, въ лавку идти медлилъ, отдалъ ключи отъ лавки приказчикамъ и ждалъ, когда жена выйдетъ изъ спальни.
Пробило девять, а жена все еще не показывалась изъ спальни. Часовая стрлка передвинулась къ половин десятаго, и Потроховъ былъ какъ на иголкахъ. И съ женой ему увидться хотлось, да и въ лавку нужно было идти. Въ десять часовъ утра онъ назначилъ придти въ лавку агенту заграничнаго торговаго дома Мертингъ и сынъ, чтобъ сдлать ему заказъ на товаръ. Агентъ былъ прізжій и сегодня собирался ухать въ Москву за заказами.
Потроховъ вздыхалъ.
— Ахъ, ты жизнь купеческая! Ухать изъ дома — пожалуй, жену прозваешь, караулить жену — можетъ агентъ ухать.
Но вотъ въ начал одиннадцатаго часа изъ спальни раздался электрическій звонокъ. Жена звала горничную. Потроховъ встрепенулся.
«Слава Богу, наконецъ-то выйдетъ! — подумалъ онъ. — А агента найду я въ гостиниц. Онъ всегда у себя завтракаетъ въ первомъ часу». Но тутъ-же сейчасъ хлопнулъ себя по лбу и проговорилъ:
— Боже мой, какъ-же я могу увидть агента въ часъ, если я сейчасъ общался сегодня вмст съ женой обдать! Кругомъ вода…
Такъ какъ дверь въ спальню была открыта для горничной, то Потроховъ вошелъ въ спальню. Жена въ юбк, въ туфляхъ и въ ночной кофточк умывалась.
— Здравствуй, другъ мой, — сказалъ онъ. — Я все тебя жду.
— Совершенно напрасно. Могъ-бы, какъ всегда, уходить въ твою лавку, — отвчала жена, отираясь полотенцемъ. — Воображаю я, сколько у тебя черезъ это убытка! Приказчики рубль утаили.
— Не смйся, душечка… Смяться грхъ надъ этимъ. Вдь все это для твоего-же благосостоянія…
— Ахъ, ничего мн этого не надо! Лучше кусокъ чернаго хлба да състь не въ тоск.
— Я пришелъ къ теб сказать, что нельзя-ли сегодня намъ пообдать въ два часа дня вмсто часу? Въ часъ мн нужно видться съ агентомъ торговаго дома…
— Когда хочешь, тогда и обдай. Хоть въ три, въ четыре…
— Нтъ, въ два… Я пріду съ ложей. Я ршилъ ложу въ театръ взять… Насъ двое, но пригласимъ твою маменьку, пригласимъ твою сестру Врочку.
— Кого хочешь, того и приглашай.
Минутъ черезъ пять жена накинула на себя фланелевый пеньюаръ и направилась въ столовую пить кофе. Мужъ послдовалъ за ней.
— Завтра въ театръ, а въ воскресенье можно въ циркъ, — продолжалъ онъ, лебезя около жены. — Днемъ я свезу тебя на бга. Тамъ общество…
Жена молчала и прихлебывала ложечкой изъ чашки кофе.
— Видишь, сколько я для тебя развлеченій надумалъ!
— Для себя, а не для меня… — былъ лаконическій отвтъ.
— Ахъ, дружечекъ! Да разв мн нужны развлеченія!
— Знаю. Для тебя развлеченіе лавка, укарауливаніе, чтобъ полтинникъ не пропалъ'.
— Ты для меня лучшее развлеченіе. Ты одна…
— Похоже…
— Вотъ сегодня обдать съ тобой буду. Привезу теб для закусочки икры паюсной. Или нтъ, ты, кажется, сардины любишь, такъ я маленькую коробочку…
— Сардины дешевле… — уязвила жена.
— Богъ мой, да разв я изъ-за дешевизны! Я чтобъ теб угодить. Ну, икры, икры! Даже свжей икры! Такъ въ два часа будемъ обдать? Въ два? Я явлюсь съ икрой и ложей.
Потроховъ смотрлъ на часы. Его всего передергивало. Было ужъ одиннадцать. Въ лавку ему нужно было спшить необходимо. Вчера подъ вечеръ онъ получилъ новый товаръ и онъ лежалъ нерасцненный, а нерасцненный его продавать было нельзя. Товаръ модный, давно ожидаемый. Но въ то-же время Потроховъ и жену боялся оставить одну. «А вдругъ какъ исполнитъ угрозу и убжитъ?» — думалось ему.