В неладах

Лейкин Николай Александрович

Тутъ Потроховъ опять вспомнилъ про вексель, хотлъ посылать телеграмму въ лавку, но раздался звонокъ, возвщающій, что поздъ отходитъ изъ Павловска. Времени для телеграммы не оставалось. Жена, а вслдъ за ней и Потроховъ бросились на платформу.

Вотъ Потроховы въ вагон. Потроховъ сидлъ рядомъ съ женой совсмъ растерянный. Общаніе жены, что она прямо съ вокзала подетъ къ Голубковой, не давало ему покоя. Жена дулась и сидла, отъ него отвернувшись. Наконецъ, онъ произнесъ:

— Куда-же я

дну ложу и свжую икру, которыя я купилъ для тебя?

— Ложу продашь, а икру самъ съшь, — былъ отвтъ.

Пауза. Потроховъ соображалъ, и наконецъ заискивающе и покорно сдлалъ предложеніе:

— Ангелъ мой, но не лучше-ли теб сейчасъ хать со мной домой и испытать два-три дня, какъ я перестрою для тебя жизнь? Вдь Голубкова не уйдетъ. Ты всегда къ ней успешь переселиться. Да наконецъ, неизвстно, приметъ-ли тебя на житье мужъ ея.

Аграфена Степановна начала сдаваться.

— Сегодня я поду къ Голубковой не совсмъ, а только чтобы узнать, примутъ ли меня, — сказала она.

— Но тогда зачмъ теб саквояжъ, зачмъ подушка, зачмъ цитра? Если ты явишься къ Голубковымъ съ этими вещами, это будетъ имть некрасивый видъ… Навязчивость, нахальство, — вотъ что это будетъ.

— Вещи мои ты можешь свезти домой.

— Ну, вотъ и отлично, ну, вотъ и спасибо. Но отчего теб непремнно надо сегодня хать къ Голубковымъ? Вдь это ты можешь отложить и на завтра.

— Я къ нимъ поду обдать. Они обдаютъ въ шесть. Я сегодня ничего не ла, понимаешь ты, я сть хочу.

— Но вдь можно и дома пость.

— Дома ничего не заказано кром щей и каши, а я ихъ терпть не могу. Да и наврно прислуга все это съла.

— Не можетъ быть. Щи наврное остались. Да вотъ что: по дорог домой можно захать въ колбасную и купить ветчины, фаршированную пулярдку. У насъ есть свжая икра.

— Далась ему эта икра!

— Грушенька, ну хочешь, я теб куплю фаршированную пулярдку?

— Да это разв обдъ? Я привыкла съ супомъ…

— Супъ къ ужину закажемъ… Твой любимый супъ съ клецками. Ужинать можно попоздне. Супъ, осетрина.

— Нтъ, нтъ. Я къ Голубковымъ, — упрямилась жена. — А то прямо со станціи въ ресторанъ… Надо привыкать къ ресторанамъ… Буду жить въ меблированныхъ комнатахъ, такъ безъ ресторана не обойтиться… Въ ресторан я пообдаю всласть, а потомъ къ Голубковымъ уговориться.

— Тогда подемъ въ ресторанъ вмст,- предложилъ Потроховъ. — И я пообдаю съ тобой. А то давеча дома одному мн ничего въ горло не шло, и я почти не обдалъ… Я сть тоже хочу.

Жена вздохнула.

— Вотъ навязчивость-то! То ты отъ меня бгомъ. скитался весь день одинъ, а теперь даже на часъ оставить не хочешь. Везд по пятамъ, — проговорила она.

— Ахъ, другъ мой, да вдь торговыя дла, вздохнулъ Потроховъ. — Но теперь я все это переустрою.

Начнется новая жизнь… Василія Матвева я сдлаю въ лавк старшимъ, поручу ему кассу. Ты даже удивишься, какая у насъ новая жизнь начнется. Пойдемъ, Грушеночекъ, въ ресторанъ обдать.

Потроховъ даже погладилъ жену ладонью по спин.

Жена улыбнулась. Потроховъ расцвлъ.

— Хорошо. Я поду съ тобой обдать въ ресторанъ, но только въ загородный, а иначе ни-ни, сказала она. — Вези меня въ „Аркадію“…

— Съ восторгомъ! — воскликнулъ онъ.

— Постой, постой, — остановила его жена. — Бери тройку… Иначе я не поду.

Потроховъ понизилъ тонъ. Въ голов мелькнулъ вексель. Но Потроховъ все-таки махнулъ рукой и произнесъ:

— Изволь. Согласенъ.

VI

На вокзал въ Петербург Потроховъ опять хотлъ послать въ лавку съ посыльнымъ записку, чтобы уплатили двсти рублей по векселю.

Видя оранжевую шапку посыльнаго у выхода изъ вокзала, онъ сказалъ жен:

— Душечка, погоди минутку… Не торопись… Сейчасъ я долженъ написать въ лавку записочку о вексел и послать съ посыльнымъ, а то непріятность коммерческая можетъ случиться.

Но жена перебила его:

— Опять вексель! Опять лавка! — нетерпливо воскликнула она. — Ну, тогда я уду къ Голубковымъ.

— Другъ мой, вдь это такое дло, что торговый скандалъ можетъ выйти.

— А уду къ Голубковымъ, такъ хуже скандалъ выйдетъ. Тогда меня уже никакими ложами домой не заманите.

Потрохову, хоть и скрпя сердце, пришлось замолчать о вексел.

Садясь съ нимъ на извозчика, чтобъ хать нанимать тройку, Аграфена Степановна бормотала:

— Вдь эдакая у тебя вексельная душа! А на своей лавк такъ ты просто помшался!

Пріхавъ на Фонтанку къ Семеновскому мосту, гд была троечная биржа, Потроховъ долго торговался, нанимая тройку. Приказчикъ извозчичій, видя, что баринъ пріхалъ съ барыней, да къ тому-же и нетерпливой, еле отдалъ ему тройку на три часа за пятнадцать рублей, тмъ боле, что Аграфена Степановна выбрала самую лучшую тройку. Пришлось дать и на старосту.

И вотъ супруги Потроховы, гремя бубенчиками, похали. Вексель не выходилъ изъ головы Потрохова.

— Грушеночекъ, — сказалъ онъ жен. — Не задемъ-ли мы домой, чтобы завезти саквояжъ и цитру?

Потроховъ разсчитывалъ, что, побывавъ дома, онъ успетъ написать въ лавку записку о тревожившемъ его вексел, но жена и тутъ воспротивилась.

— Зачмъ? Съ какой стати? Чмъ намъ помшаютъ наши вещи, лежа въ саняхъ? А домъ-то ужъ мн и такъ надолъ хуже горькой рдьки.

Пришлось Потрохову покориться. Сидя въ саняхъ, рядомъ съ женой, онъ былъ мраченъ и считалъ въ ум: