В новую жизнь
Шрифт:
Вотъ и вершина. Свѣжая струя воздуха хлынула имъ въ лицо. Даль глядѣла на нихъ. Вѣтерокъ обдувалъ, игралъ въ жиденькой бородкѣ Савелiя, въ свѣтлыхъ волосахъ Сени.
Дѣдъ смотрѣлъ въ даль, весь ушелъ въ созерцанiе чего-то, одного ему понятнаго. День былъ теплый, солнечный. Отъ земли шелъ тяжкiй запахъ прѣли и сочной земли. На болотинѣ еще лежали исполинскими простынями бѣлые клочья умиравшей зимы. На прудахъ у деревни ледъ опускался на дно. Въ небѣ уже чуялся дрожащiй звонъ ранняго жаворонка.
Черная
— Дѣдушка, что ты молчишь все? Скоро лѣто будетъ, по ягоды пойдемъ…
— Ахъ, Сеня, Сеня…
Протяжный гудокъ съ суконной фабрики заставилъ дѣда вздрогнуть.
— Чего ты, дѣдушка?.. фабрик а это… къ обѣду. А скоро тутъ машина побѣжитъ и свистѣть будетъ… А господа въ шляпахъ изъ окошечковъ будутъ на нашу „Хворовку“ глядѣть. Вотъ здорово-то будетъ, дѣдушка, а?..
— Глупенькiй ты… Тебѣ господа-то въ шляпахъ что? проѣдутъ себѣ и нѣтъ ихъ.
Сеня посмотрѣлъ на дѣда и задумался.
— Да… машина… — глухо сказалъ Савелiй. — Хлѣбушекъ сѣяли, а теперь машина побѣжитъ…
— Я, дѣдушка, въ Москву уѣду на машинѣ. Тятя вчера сказывалъ, что меня въ ученье отдастъ, въ Москву.
Савелiй молчалъ и смотрѣлъ на чернѣвшiя поля.
— Дѣдъ? а, дѣдъ?
— Ась? чаво тебѣ?..
— Холмикъ-то нашъ сроютъ? машину поведутъ…
— Да, Сеня… и откосикъ нашъ сроютъ… вотъ холмикъ нашъ… все…
Слезы текли изъ его слабыхъ водянистыхъ глазъ.
Тяжелая грусть захватила и Сеню.
— Дѣ-душ-ка… ты не плачь… Я тебѣ… калачъ изъ Москвы привезу…
Дѣдушка!..
— Ась? чаво тебѣ?
— Калачъ тебѣ привезу…
— Ну, пойдемъ, Сеня… холодно…
Они поднялись.
Дѣдъ долго смотрѣлъ въ даль, потомъ, опираясь на палку, опустился и сдѣлалъ земной поклонъ.
— Дѣдушка, это ты съ нашимъ холмикомъ прощаешься?
— Да, Сеня… съ холмикомъ… съ землицей нашей, съ кормилицей нашей…
— И я прощусь, дѣдушка.
И Сеня сдѣлалъ земной поклонъ. Онъ также прощался съ землей, которую еще не зналъ хорошо, но которую уже любилъ, въ которой начиналъ чувствовать мать, кормившую его.
Дѣдъ Савелiй послѣднiй разъ сталъ смотрѣть на знакомую даль. Сюда онъ не придетъ больше. Притупившiйся взглядъ старался охватить все: черныя избы „Хворовки“, пруды у околицъ, полузакрытые ветлами и бѣлой пушистой вербой, бѣдную колоколенку сельца Иванкова, кладбище поодаль, поля, родныя, дорогiя сердцу поля. А тамъ — лѣсъ темной каймой заслонилъ горизонтъ, болотина, тучи крикливыхъ грачей, небо ясное,
Дѣдъ протянулъ руки впередъ, къ этой знакомой картинѣ; хотѣлъ охватить, укрыть всю красоту, всю необъятную вольную волю полей, защитить отъ чего-то новаго, страшнаго, что надвигается несокрушимой силой. А сзади опять загудѣла фабрика, и опять вздрогнулъ испуганный дѣдъ.
— Фабрика это, дѣдушка!..
— Да… да… пойдемъ… холодно…
И они стали спускаться къ деревнѣ.
Это было послѣднее восхожденiе на родной холмикъ. Въ концѣ iюня, когда въ „Хворовку“ прибыли на своихъ крѣпкихъ лошадяхъ землекопы-волынцы, дѣдъ Савелiй умеръ: онъ не пережилъ своего холмика.
Съ тоской глядѣлъ Сеня, какъ срывали дѣдовъ откосъ, какъ строили насыпь, рыли канавы. Осенью отецъ повезъ его въ Москву, къ знакомому слесарю. Послѣднiй разъ, съ замиранiемъ сердца, оглянулся Сеня на родную деревню, истово перекрестился на колоколенку сельца Иванкова. Можетъ быть, онъ не вернется сюда никогда; можетъ быть, не поведетъ больше соху по родимой полоскѣ, не выйдетъ съ косой на луга.
Кто знаетъ?
Глава V. Въ новый мiръ
Верстъ пятьдесятъ шли до уѣзднаго городка. Прошли городокъ ночью.
Попадались фонарики на столбахъ, ночные сторожа посвистывали на перекресткахъ, подъ ногами лежали камни. Отецъ торопился, боясь опоздать на машину. Пили чай въ большой комнатѣ, ѣли баранки. Мимо проходили запасные люди съ мѣдными ярлыками. Потомъ гукнуло что-то, загромыхало и зашипѣло. Ударили въ колоколъ, всѣ заспѣшили, забѣгали.
Сеня съ отцомъ попали въ вагонъ „лучше избы“ и забрались спать на верхнюю лавочку. Трясло и постукивало, и Сеня не могъ заснуть. Была темная ночь, и ничего не было видно. И казалась Сенѣ машина громаднымъ желѣзнымъ конемъ на колесахъ, страшной силой, которая можетъ умчать все и всѣхъ. И рядомъ съ этой „машиной“ онъ ставилъ „Сѣраго“, — какъ онъ лѣниво тащилъ тлѣгу, помахивая тощимъ хвостомъ. Съ грохотомъ и свистомъ мелькалъ встрѣчный поѣздъ, и Сеня думалъ: “это къ намъ, въ „Хворовку“.
Утромъ поѣздъ выбросилъ на каменную площадку вокзала сотни людей, и Сеня, наконецъ, увидалъ “машину“: невысокiй паровозъ сопѣлъ, точно хотѣлъ отдышаться, и грязный человѣкъ съ тряпкой ходилъ вокругъ, протирая части. И сенѣ было жаль уходить отъ этой доброй „машины“, домчавшей такую массу людей, и такой смирной теперь.
Круглые камни увидалъ Сеня подъ ногами, и вездѣ пугливый взглядъ его встрѣчалъ камни. Уходя въ небо, хмуро глядѣли большiе дома сотнями оконъ; гремѣли вагоны конки, неслись экипажи, шумѣли ряды извозчиковъ.