В объятии Зверя. Том 2
Шрифт:
— Ты мне не мать и не жена. Помолчи! — приказал Рейван, усевшись на ложе и поглядев на свои сапоги.
— Эй, Ульвар! Стяни сапоги и почисть их, — пробормотал он и упал пьяным на постель.
Молодой воин разул вана и ушёл, а Тора, тяжело вздыхая, погладила Рейвана по голове.
— Сдался тебе этот поход? Мирной жизнью пожить попробуй.
Рейван открыл глаза, они были налиты кровью.
— Мне нужно Причастие, — признался он. — И я хочу вернуть Маррей.
— Она ушла к Крину, дуб ты, дубок! К молодому сильному царю ушла
Рейван ощутил боль. Все его увечья разом прихватило: челюсть заныла, голова закружилась, начало тошнить. Он крепко сжал руку Торы.
— Тогда Крин должен встретиться со мной, — прорычал Рейван. — Я отомщу ему за всё.
Тора в испуге ушла прочь и больше никогда не приходила ухаживать за Рейваном.
***
Тонкие былинки травы шелестели на ветру. Солнце последний раз озарило далёкий снежный хребет на севере и скрылось за лесом. Сотни рисских воинов, утомлённых долгим маршем, становились лагерем на холмах вблизи Вайлена.
— Мы идём завтра на Вайлен? — спросил ван Стейнвульф, сев к костру рядом с Рейваном. — Почему ты не велишь людям готовиться к бою?
— Подождём, какие вести принесут с разъездов, — ответил Рейван. — Я не хотел бы тратить ни людей, ни времени на захват кучки трусливых набулов, спрятавшихся в стенах замка. Я хочу дойти до Роны, одолеть Крина и стать царём.
К костру Верховного вана приблизились всадники — это был отряд воина по имени Рённи. Его люди должны были разведать местонахождение набульского воинства и кзоргов Циндера.
Воины спешились, и старший из них с тревожным видом приблизился к Верховному вану. Рейван поднялся навстречу и пригласил воинов сесть к костру.
— Говори, что ты узнал, Рённи? — разгорелись глаза вождя.
— Циндер выдвинулся из Харон-Сидиса, — задыхаясь, отвечал воин. — У него около сотни воинов. Сегодня они должны быть ещё в ущелье, но уже завтра, вероятно, они ступят на эти холмы.
Рённи отпил из кубка и глубоко вздохнул.
— А за тем дальним холмом, — указал он на юг, — собирается войско, человек четыреста или даже пятьсот. И мы видели ещё несколько отрядов, двигавшихся с востока. Это люди набульских наместников — каждый со своим знаменем. Но царского знамени среди них нет.
— Это те, кто решил поддержать Циндера, — сказал Рейван. — Они объединятся в одно большое воинство.
— Значит, через два дня наши три сотни сойдутся на этих холмах с шестью сотнями вражеских воинов… — вздохнул Стейнвульф.
Ульвар с пылающим от усталости лицом сел на тюфяк возле костра. Вчера до глубокой ночи он смазывал маслом кожаные ножны и вычёсывал мех плаща Верховного вана, а сегодня до блеска чистил его кольчугу.
«Будет блестеть, как у проклятого бога войны», — выругался он про себя, разглядывая свои измученные работой пальцы.
После тяжёлого походного дня сон с чудовищной силой одолевал Ульвара, но он знал,
Когда рисское воинство выдвинулось в поход, все юноши, отданные в служение вану Эйнару, примкнули к отрядам своих отцов. Ульвар прижал к груди лиру, единственную свою ценность, и пришёл к отцу с просьбой принять его. Но отец вырвал у него инструмент и растоптал.
— Я — ван, военный вождь! — разозлился он. — Два твоих старших брата — воины, которые ведут за собой людей. А ты всё играешь на струнах! Славу можно заслужить только в бою, а не распевая песни. Я не смог сделать из тебя мужчину — это моя вина. Если Эйнар прикончит тебя в попытке воспитать — я не буду жалеть. Утри сопли, Ульвар, и ступай заслужить себе славу.
Стараясь не заснуть, Ульвар прислушивался к разговору Верховного вана со своим отцом. Как только он услышал о близости сражения, кровь прилила ко всем его конечностям и дрёма сгинула, будто её не бывало вовсе.
Ван Эйнар задумчиво поглядел в пламя костра. Ульвар уже знал этот взгляд, видел его в Лединге. Это был взгляд хищника, и Ульвар испугался.
— Прикажите своим людям сниматься, — сказал Эйнар собравшимся вокруг него ванам.
— Что ты задумал? — нахмурился Стейнвульф.
— Мы не дадим Циндеру выйти из ущелья. Утром мы его встретим.
Рейван взял ветку и начертил на земле вход в ущелье.
— Мы пойдём по этой дороге и к рассвету встанем здесь. Тут довольно узко. Сверху нависают скалы. Циндер будет зажат, словно в горлышке, мы разобьём его с малыми потерями.
— Люди будут измотаны после ночного марша, — возразил ван Колбьорн. — Бой с кзоргами дастся нам тяжело! Воинам нужно отдохнуть перед битвой.
— Либо мы выступим сейчас и дадим бой на рассвете, — ответил Рейван. — Либо через два дня, когда Циндер объединится с наместниками, наши кости навсегда лягут в эту землю.
— А если войско наместников ударит нам в тыл? — сказал ван Хальвард.
— Если Циндер будет мёртв, наместники разбегутся, — произнёс Рейван. — Или присоединятся к нам.
***
Ночью пошёл дождь — сначала слабый, бодрящий. Ульвар чувствовал увеселение и душевный подъём от того, что лагерь снимался и все готовились к битве.
«Он достойный вождь», — сказал себе Ульвар, укладывая кольчугу на дно мешка.
Очень скоро бодрость иссякла. Дождь не закончился ни через час, ни через два. Одежда на Ульваре вымокла насквозь. В сапоги залилась вода и плюхалась там при каждом шаге. Он оглянулся на остальных — всем ли так тяжело, как ему? Шагавшие рядом воины тяжело дышали, и вид у них был не менее изнурённым. Ульвар не чувствовал в себе силы вступать в битву. Всё воодушевление в нём притупилось от усталости. Хотелось лишь остановиться и уснуть где-то под кустами.