В объятиях злого рока
Шрифт:
Жалкое зрелище, наверное. Но Мира самозабвенно убивалась вместе со мной, а Тай Фун где-то бродил угрюмой тенью и наверняка бормотал себе под нос что-нибудь в духе: "Я коварный и злой, не дружи со мной!".
Так что застать меня, постыдно раскисшую, он точно не мог. Это приносило некоторое облегчение.
Глава 26. Сладость мести
Стремительный ход событий меня подкосил — тут требовался более углубленный курс терапии. Так что, закончив убиваться у Миры, я решила
Вот вы смеетесь. А вы попробуйте полежать под инструментом часок-другой, послушать резонанс тишины, ощутить натяжение струн, едва уловимое дыхание древесины. Сразу поймете, в чем соль.
Итак, я удалилась в башню Парадоксов, чтобы залечь там под рояль и подождать, когда схлынет сердечная боль. Скрути меня спрут, если я надеялась встретить в башне Тай Фуна!
Оказывается, он всё это время в засаде сидел, за нотными стеллажами! Стоило мне уложить свои бренные косточки на прохладные доски пола, Тай Фун подошел к роялю пружинистым шагом, нагнулся и заглянул под корпус.
— Чего разлеглась? — неучтиво поинтересовался он. А потом как возьмет да как потянет меня за ногу в замшевом ботинке. — Вы-ле-зай!
Еще чего! Стиснув зубы, я крепко вцепилась в ножку рояля. Победа была за мной.
Тогда Тай Фун решил вести грязную игру. Он открыл крышку и, зажав педаль, ударил по клавишам со страшной силой — три раза подряд. Грянула невозможная какофония, словно клавиатуру атаковали не две, а все пять, а то и десять рук одновременно.
У-у-у, изверг! Бедные мои барабанные перепонки! Пришлось отцепиться от ножки, чтобы заткнуть уши указательными пальцами.
— Это тебе за Фараона! — ликовал меж тем Тай Фун. Вот какая муха, скажите на милость, его укусила?
По залу прокатился новый залп дисгармонии. Ценительницу музыки Сафро Шэридон резали по живому. "Умри, умри, умри!" — скандалил рояль. Где-то переворачивался в гробу его благородный создатель.
— А это, — возвестил Тай Фун, — за клетку, где тебя чуть не прикончили, дальновидная ты моя!
Залп выдохся. Поводы для мести иссякли. И настала спасительная тишина.
После стольких пыток я всё еще держалась молодцом, была отважна и упорна. Из-под инструмента не высовывалась.
Снаружи воцарилось подозрительное спокойствие.
— Ну что, полегчало? — неуверенно поинтересовалась я.
Ответом было таинственное молчание.
А потом мистер Истязатель подлез ко мне под рояль, быстро и импульсивно поцеловал в щеку и приподнял мой затылок, чтобы подложить под него расшитую декоративную подушку. Сам он вытянулся рядом — с физиономией, полной злорадного блаженства.
— Еще как полегчало, — сообщили мне.
Я прыснула в кулак.
— Лет-то тебе сколько?
— Зачем спрашиваешь? — лукаво уточнил Тай Фун.
— Так, для справки.
Ай, до чего ж я глупая! Слабоумие, как и любовь, возрастных ограничений не имеет.
Он прокатился по мне въедливым взглядом, точно жерновом. Наверняка прочёл мысли и теперь думает, как бы отыграться.
— Какой
Так-так. Плетёт паутину из лести. Не расслабляйся, Сафро! Где-то тут кроется подвох.
— И следы от ногтей на шее. И запах… — коварный льстец сделал вид, что принюхивается, и поспешил подсыпать соли на рану: — М-м-м! Запах тоже просто замечательный. Из разряда "Не подходи — убьёт".
— Это лук, — мрачно объяснила я.
— Не оправдывайся. Я всё понимаю. Ты вымотана. И я безмерно сожалею, что мы ее потеряли…
— Потеряли кого? — насторожилась я.
— Не кого, а что. Возможность выспаться, — отозвался тот и заразительно зевнул.
А потом вдруг быстро поднялся и ударился макушкой о деревянную распорку рояля.
— Ауч! — сказал Тай Фун. — Хочешь, что-нибудь сыграю?
— Ага, — сказала я. — Игру воды, пожалуйста.
Прямо как в ресторане каком. Блюдо для измученных и обреченных. Чтобы отключить мозги. Чтобы хоть на время забыть о своих злоключениях.
Да, игру воды, будьте так любезны. И можно без хлеба.
Всегда такой сдержанный и правильный Тай Фун сегодня вёл себя на редкость непоследовательно. Но мне даже нравилось.
Мне нравилось с азартом кладоискателя находить в нём новые черты, внезапное послевкусие, двадцать шестой кадр, четвертое измерение. Каждый раз открывать для себя другого Тай Фуна и никогда не разочаровываться открытием.
Он был как неделимый атом под умозрительным объективом древнего философа. Атом, который вдруг поразительным образом распадался на фрагменты, доказывая тем самым, что он структура сложная, с тяжелым положительным зарядом ядра и множеством электронов, вращающихся по орбитам вокруг.
Эмоционально-нестабильный, упоительно-нелогичный Тай Фун выполз из-под рояля, уселся на крутящийся стул и развернул ноты. Тринадцать листов блаженства. Тринадцать листов, благодаря которым я могла лежать невидимкой там, внизу, и рыдать — несдержанно, некрасиво, как последняя неудачница. Выплакаться, выжать себя, как постиранный пододеяльник, пусть даже через боль. И снова стать сильной.
Горе оставляет уродливый отпечаток даже на самом прекрасном лице. В этом я убедилась наутро, когда, заботливо укрытая пледом, выбралась из тени на свет и сверилась с отражением в зеркале. Зеркало безжалостно и непредвзято зарегистрировало мой провал. Морда заплывшая, веки отекли, под глазами готическая синева. На голове гнездо — не расчесать. Кто ты, страшилище?!
— Да-а-а-а, — протянул Тай Фун, подкравшись сзади, как призрак.
Я вздрогнула и закрылась от него ладонями.
— Не смотри на меня! Это фиаско.
— Я всё равно тебя люблю, фиаско ты моё, — убедительно сказал тот и сомкнул объятия, вгоняя меня в краску. На сей раз от него пахло не лесом, не океаном и даже не вересковой пустошью. От него на весь зал несло шалфеем. С мокрых растрепанных волос стекала вода. Обнаружил-таки моё убежище с бассейнами.
— А принять душ тебе всё же не помешает, — добил меня Тай Фун чуть погодя.