В опале честный иудей
Шрифт:
«Кошка» настолько глубоко вжилась в нас, что веселила в самые неожиданные моменты... Я кормлю хлебом стайку воробьев. Для всех - немолодая женщина бросает птичкам мелкие кусочки, они схватывают их, «воруют», улетают. Да такая картина ни одного человека не остановит ни на минуту. Наблюдающий за мной Александр Владимирович вдруг начинает смеяться: «Ни разу не видел, чтобы кошка кормила воробьев!». Он «увидел» один из не нарисованных, но вполне вероятных «фильмов».
...Нам стало не до шуток, когда мне предложили сложную полостную операцию. Тревога оказалась напрасной, диагноз не подтвердился, но в больницу, на менее опасную операцию, я все же угодила.
Из дома ненадолго улетела птица, она и мой кумир, и мой удел.
Моя жена отправилась в больницу, и сразу будто дом осиротел!
Ах, до чего ж серьезно! Но, право, для этого нет повода. Поэтому еще в больнице я начала обязательный, неизбежный в сложившейся ситуации «фильм». Знала, что он по меньшей мере уполовинит
Я уже говорила о том, что в критических, стрессовых ситуациях человек подчиняется в своих действиях не разуму, а инстинкту. Жизнь поэта Александра Соболева состояла из почти непрерывной череды стрессов. Полагаю, наша «кошка» вышла из мира подсознательного, скорее как средство защиты и спасения. Она могла украсить своим присутствием самое обыкновенное маленькое событие, превращая его в чудо... Я отправляюсь в аптеку. Это за два квартала от дома... Но вот в нашей квартире раздается звонок. Жалкий, «котеночий» голос оповещает: «Заблудяу!» (Заблудился!). Это, разумеется, притворство, вопль, посланный настежь открытой перед «котенком» душе. Александр Владимирович, так бы сказал человек не из сказки, вступает в игру. Не совсем точно: в нем моментально заговорил старший, Большой Кот. Без всякого актерства, трепещущим от волнения голосом, он бросается на помощь где-то заплутавшемуся, безмерно дорогому существу: «Где мой мелкий котенок? Шагай скорее в будку, быстрее перебирай лапками!» Призыв моего супруга - в мире людей, моей старшей «кошки» - в «кошачьем» - мире звучит для меня как самая прекрасная музыка! Скучный поход в аптеку превращается в сказку. Я тороплюсь домой, я знаю - меня ждут, меня встретят, словно Божье одарение, меня - «задрипанного котенка»...
Нашу жизнь в рисунках рассказывала Большому Коту Кошка Мелкая, выдумщица и притвора, тощая, полосатая, шилохвостая, с мордочкой клинышком, беспородная, невыставочная. Александр Владимирович мало сказать любил, он восхищался этими «мини-фильмами» и в конце концов торжественно назвал всю коллекцию «Кошкинианой». Втайне я посмеивалась над серьезностью, с какой он берег блокноты с рисунками. Но он считал изобретенную нами «кошку» нашим наивысшим, бесценным общим творением. О чем вполне серьезно сказал мне однажды. Я не спорила: сквозь десятилетия - мы прожили вместе, напомню, сорок лет, - сквозь невзгоды и одоления, утраты и победы, взлеты и падения, огорчения и радости прошла с нами жившая в нас волшебная «кошка». Не сбылось, слава Богу, опасение Александра Владимировича, посетившее однажды его неустанно думающую голову. Он понимал: многие неровности семейных отношений сглаживаются в молодости полнотой чувств, недоступных старости. А что будет, когда начнет увядать буйство плоти, когда настанет время жить в условиях преобладания разума над чувствами? Не окажутся ли тогда в уже принудительном от безвыходности положения союзе русская, не очень покладистая, старая баба и старый еврей со все резче проступающими с годами не лучшими национальными особенностями, осложненными болезнью? Только в поздние годы нашего супружества Александр Владимирович поделился со мной тревожившими его раньше мыслями, с удовольствием признал крах своих сомнений, потому что сделал открытие: присутствие в нас и между нами нестареющей, не меняющейся с годами «маленькой кошки» действует куда эффективнее всевозможных «эликсиров молодости». Наша «кошка» не дала нам состариться душой, и, как верно сказал поэт-мой супруг, колдовское средство, известное лишь нам двоим, сделало наше детство протяженностью от «А» до «Я»...
«Здравствуй, мой маленький, миленький котеночек Ак-сьш» (одно из множества моих имен), - писал он мне через два года после женитьбы, в 1948 г.
«...все эти впечатления и маленькие радости отравлены постоянным сознанием моего неоплатного долга перед тобой, родная моя, бесконечно родная, единственная, навсегда незаменимая! Мне хочется всю свою энергию, все силы душевные посвятить тому, чтобы приносить тебе покой и здоровье. Спасибо тебе, ласточка, за то, что сделала, делаешь из меня чистого человека...» (1952 г.).
«...все это чудесное, волшебное без твоего чапельного (форма губ чапельничком при обиде.
– Т.С.) кошачьего образа, который всегда перед взором моим, было бы, пожалуй, тусклым и не очень впечатляющим. Я пишу это не ради красивых слов и не для твоего утешения. Это так на самом деле и даже во много раз больше... Поэтому у меня на душе огромная радость: те годы, что мы прожили, были годами трудных испытаний. Может быть, возникало и что-то нехорошее, недостойное. Но вместе с тем, наперекор всему, выросла чудесная человеческая наша любовь, которая выше гор, шире моря, много ярче ослепительного
«...Знаешь, котенок, у меня здесь бывают коротенькие, но большие праздники. Это - разговоры с тобой по телефону. Я слышу твой голос, твое дыхание, и мне в эти минуты и радостно и тепло. Я отчетливо вижу кошачью мордочку с выражением “обижмау” (обиды.
– Т.С.) - единственную неповторимую мордочку на свете. Мне кажется: вот сейчас мы затеем с тобой долгую, но никогда не стареющую нашу кошачью игру...» (1963 г.).
Последнее поздравление моя «кошка», помните, написала мне меньше чем за год до своей смерти, 1 декабря 1985 г. С последних месяцев этого года начался отсчет убывающих мгновений жизни Александра Владимировича. Всю беспощадность неизбежной разлуки, ее роковую неизбежность пережила, прочитав последние поздравительные строки. Итак:
С тобой мне ничего не страшно, с тобой - парю, с тобой - творю, благословляю день вчерашний и славлю новую зарю.
С тобой хоть на гору, за тучи,
и с кручи - в пропасть
вместе
вниз.
И даже смерть нас не разлучит:
нас навсегда
венчала
Жизнь.
С этим небольшим стихотворением связаны у меня счастливые, горестные и... даже жутковатые минуты. Я, напоминаю, обещала о них рассказать. Это произошло 1 декабря 1986 г.
В первый одинокий день своего рождения я перебирала стихи Александра Владимировича, моей «кошки», воспоминания вызывали слезы... Перекладывая листы со стихами в папке, где лежали «мои» стихи, стихи-посвящения мне, нашла и это, последнее. И опять полились неутешные слезы. Перечитала. Открыла следующую страницу с рукописными стихами. И сначала удивилась, увидев те же стихи, переписанные четким, крупным почерком: «Моей Кошке в день ее рождения». Машинально пробежала еще раз глазами по строчкам... Дата внизу... И словно что-то оборвалось внутри, словно ударило под сердце: там было написано - 1 декабря 1986 г. Я скорее посмотрела предыдущую страницу. Нет, там другая дата - 1 декабря 1985 г., на год раньше, когда стихи и были написаны... Да, я это отлично помнила, помнила, так как поставила ему «отметку» за мастерство: нарисовала двух кошек, шагающих «след в след, лапа в лапу» - по нашим «кошачьим правилам»... Мысли одна за другой заскакали в голове: почему здесь, в папке, моей папке, куда складывала его стихи только я сама, два совершенно одинаковых поздравления? Почему разные даты? Ошибка? Но почему оба так аккуратно, «по-праздничному» переписаны? Я второго, точной копии первого, но с другой датой, сюда не убирала. Значит, это сделал он сам?.. А может быть, в этом таилось намеренное желание согреть мое одиночество своими стихами, своим присутствием: «Я всегда буду с тобой моими стихами...» Мне показалось вдруг, что он здесь, рядом... Откуда-то повеяло теплом... Почудилось, вот-вот он сейчас подойдет ко мне, сидящей за столом, обнимет за плечи, как это делал не раз, нагнется, прижмется щекой к моей щеке... Заплакала... Печально и счастливо, благодарно и отчаянно горько. Подумала: может быть, 1 декабря 1985 г., уже очень больной, он, обуреваемый тревожными предчувствиями, позаботился, как всегда, о своем «мелком котенке», провидчески пожелал укрепить мою веру в то, что «даже смерть нас не разлучит», разогнать черные тучи над моей головой в мой первый, без «кошки», день рождения. Какие мысли посетили его, когда рука выводила дату - 1986 год? Этого мне не узнать никогда...
Я находилась под впечатлением неожиданного «открытия» несколько дней. Вспомнила в связи с этим о поразительной способности предвидения, которая была свойственна Александру Владимировичу. Он умел видеть «печать смерти» на лице человека задолго до его ухода в мир иной.
Почти пророчески обозначил продолжительность жизни моей тети. Усомнился в своем видении этого знака на лице нашей 46-летней соседки в Озёрах, полной, цветущей женщины. Она умерла от рака спустя пять месяцев. Осенью 1961 г. мы решили навестить моих родителей. Погостили с неделю, собрались в обратную дорогу. До автобусной остановки нас пошла проводить мама. Папе, не помню почему, надо было остаться дома. Мы отошли от нашего крылечка, и прежде чем завернуть за угол забора, который скрывал наш дом, оба - Александр Владимирович и я - оглянулись. Папа стоял в темном проеме открытой двери. Молча помахал нам рукой и закрыл дверь...
Мы сели в наш неторопливый местный поезд, следовавший по «ветке» до главной магистрали. Некоторое время поезд медленно отстукивал по рельсам, двигаясь вдоль города, а потом довольно круто поворачивал на северо-запад, именно в этом месте было ближе всего до нашего дома. Я смотрела в окно, мысленно прощалась с Озёрами, с родителями и вдруг услышала, как Александр Владимирович негромко сказал: «Папу живым мы, наверно, больше не увидим». Я удивленно глянула на него. Он невеселым взглядом провожал скрывающийся из виду городок. «Но почему? Откуда это тебе известно?» - спросила я. «Я не могу этого объяснить...»