В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова

Лейкин Николай Александрович

– В угловой пожалуйте, господин Караулов, – отвечали те и повели их.

Но тут Надежда Ларионовна заметила Шлимовича. Он стоял около вывешенной на завтрашнее представление афишки, читал ее и покуривал папиросу.

– Адольф Васильич, – тронула она его за рукав. – Вы здесь одни или с Лизаветой Николаевной?

– Ах, здравствуйте! Один, один… – откликнулся тот. – Константин Павлыч… Ну, что ваш старик? Жив?

– Жив, – отвечал Костя. – Ведь уж это сколько раз так с ним бывало.

– Отчего вы без Лизаветы Николаевны? – допытывалась Надежда Ларионовна.

– Дома

осталась. Зубы разболелись.

– А я думала, что поссорились. Мы ужинать идем. Не хотите ли за компанию? Кстати, мне до вас дело есть. Кой-что спросить у вас надо. Пойдемте.

– Пожалуй, – согласился Шлимович и направился в кабинет.

Костя шел сзади. Он взглянул на часы. Был двенадцатый час в исходе. «Ну, что я скажу завтра старику, если он спросит меня, где я был? Ведь отпросился я у него в баню. А какая теперь баня? Да еще здесь неизвестно сколько времени засидишься, – мелькало у него в голове. – Конечно, Надя отпустит меня домой, ежели попросить ее хорошенько и рассказать ей о болезни старика, но нет, нет, нельзя этого сделать. А эти неизвестные? Черт их знает, к чему они познакомились с Надеждой Ларионовной? Они могут залезть в кабинет, присоединиться к компании, потом поехать провожать Надежду Ларионовну… Нет, нет, этого нельзя… Надо остаться здесь и провожать ее домой, а завтра при разговоре со стариком уж что бог даст», – решил он и вошел в кабинет.

– Ужин надо заказать на славу! Авось хоть этим задобрю я мою капризную премьершу, – говорил Караулов Надежде Ларионовне и, подозвав лакея, стал распоряжаться насчет ужина.

Глава XXII

Антрепренер Караулов раскутился. Ужин был заказан действительно на славу. Он призвал даже повара и долго ему приказывал, как и что надо сделать. В буфете оказались плохи фрукты – и тотчас же был командирован лакей за фруктами в Милютины лавки. Не забыты были кофе и ликеры. Надежда Ларионовна захотела раков; в кухне хороших раков не оказалось – послали на садок за самыми крупными раками.

– Если рыбаки спят – буди их и во что бы то ни стало притащи раков! – кричал Караулов вслед посланному.

Костя сидел как на иголках и то и дело посматривал на часы. Он был положительно меж двух огней: с одной стороны – Надежда Ларионовна, от которой он был не в силах оторваться на этот вечер, с другой стороны – больной дядя дома, у которого он отпросился только в баню. Любовь к женщине и угрызения совести, что вот он оставил дома больного старика, который, может быть, теперь ждет его, спрашивал его и сердится на него, боролись в нем – и любовь пересиливала. Он начал заглушать угрызения совести вином. Закуска перед ужином была уже подана, и Костя с жадностью накинулся на водку.

– Адольф Васильич! Василий Сергеич! По третьей… Без трех углов дом не строится, – говорил он, протягивая руку к бутылке.

– Не пейте много водки. Шампанское будем потом пить, – предостерегал его Караулов.

– Не могу. За процветание Надежды Ларионовны!

– Хотя водку при таких пожеланиях

не пьют, но все-таки от подобного тоста отказаться не в силах… Не в силах… – заикался Караулов. – Надежда Ларионовна! У меня или где на другой сцене, но желаю, чтоб ваш талант крепнул, крепнул и разрастался в гиганта искусства, – обратился он к Люлиной.

Та ласково кивнула ему головой.

Водка развязала всем языки. Даже хмурый Шлимович начал отпускать комплименты Надежде Ларионовне и сказал:

– Сегодня вы надбавили себе цену на сорок – пятьдесят процентов. Жаль только, что не было газетных рецензентов, а потому ничего не будет сказано в газетах.

– Пригласим рецензентов, завтра же пригласим! – кричал Караулов.

– Да, но уж завтра не может быть этого шикарного инцидента с шубой.

– Расскажем им, запоим их и заставим написать и раззвонить во все колокола.

Караулов подсел к Надежде Ларионовне, жалобно склонил голову набок и заговорил:

– Божество мое, не покидайте меня. У меня в театре вы, так сказать, возникли, у меня расцвели, у меня и продолжайте цвести. Не ездите в Курск. Плюньте на Голенастова. – Ах, боже мой! Да должна же я, наконец, сделаться настоящей актрисой! – вскричала Надежда Ларионовна. – У него большой театр.

– Вы и у меня сделаетесь настоящей актрисой. Вы уже теперь настоящая актриса. Завтра закатим угощение рецензентам, и вознесут они вас выше небес.

– Но ведь Голенастов дает четыреста рублей в месяц.

– Голенастов – мошенник, он только сулит, а сам никому жалованья не платит. Он три раза прогорал, два раза от долгов бегал и всю труппу на бобах оставлял. Ну, я вам дам двести рублей и два бенефиса в зимний сезон.

Караулов махнул рукой.

– Ах, какие вы, право… – отвечала Надежда Ларионовна. – Мне деньги нужно, мне жить нечем, а жить хочется хорошо. Еще если бы обожатель был хороший да щедрый…

– Надюша! Все тебе будет, все, что только душенька твоя захочет, останься только, – начал Костя.

– Ах, подите вы! Слышали уже… На посуле-то вы, как на стуле, а как дойдет дело до настоящего – сейчас: погоди да погоди! – раздраженно проговорила Надежда Ларионовна.

– Ротонду просила – купил, лошадей просила – лошади завтра будут.

– Становитесь, Константин Павлыч, на колени и упрашивайте. Я сам стану.

Караулов опустился на колени и дернул за пиджак Костю. Тот тоже стал.

– Ах, какие вы шуты гороховые! – хохотала Надежда Ларионовна. – Вот шуты-то!

Она так и заливалась смехом.

– Надюша! Квартиру тебе всю заново обмеблирую. Просила бриллиантовую брошку – брошку куплю, – продолжал Костя. – Ведь ежели бы денег у меня не было, а то деньги у меня теперь есть, денег достаточно. Спроси Адольфа Васильича. Он мне даже сам предложил новую меблировку для тебя.

Шлимович смотрел на эту сцену, кривил рот в улыбку и по привычке почесывал указательным пальцем свой пробритый подбородок.

– Правда это, Адольф Васильич? – обратилась к нему Надежда Ларионовна.

Тот сделал гримасу и отвечал: