В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова
Шрифт:
– Я сам не знал, но мне вчера Ларин в «Медведе» сказал, – отвечал товарищ. – Я заезжаю в «Медведь» поужинать – встречаю Ларина. «Сейчас, – говорит, – из „Увеселительного зала“. Съезди и посмотри, какой там замечательный цветок поет. Шик, – говорит, – просто шик»… Ну, я, не откладывая в дальний ящик, сегодня же и поехал. И ведь действительно замечательная певичка! Главное, молода и свежа. А это редкость. Все они всегда такие потасканные.
– Двадцать лет женщине… Всего только первый год на сцене, так что ж тебе! Мне тоже только сегодня поутру в офицерской столовой Калязин сказал, и я сейчас же поехал.
В другой группе говорили:
– Купчик, говорят, какой-то шубу ей поднес.
– Да, да… Богатый купеческий сын. Что ему? А шуба отличная. Больше тысячи рублей стоит. Кутила, говорят, и деньгами так и сорит направо и налево.
– Стало быть, уж тут и не подступайся?
– Ну, это как сказать… Ничего неизвестно… Поналечь, так может быть… Впрочем, он ее уж держит на содержании. Тс… Вот он…
Костя прислушивался и слышал эти суждения про Надежду Ларионовну. Ревность просто съедала его.
«Брошку ей завтра бриллиантовую… брошку… Сговорюсь завтра же с извозчиком Булавкиным, и пусть ей лошадей посылает помесячно, – мелькало у него в голове. – Адольф Васильич обещался мне мебели для ее квартиры в кредит достать, выдам вексель, а там…. а там уж будь что будет… Платеж через полгода… К тому времени все может измениться, а не изменится, так будь что будет, – опять повторил он мысленно, взглянул на часы и подумал: – Ну, теперь пора и к ней… Она уже переоделась…» – и бросился за кулисы.
Когда он шел по коридору, то встретился с антрепренером. Тот тоже шел на сцену. Это был худой сутуловатый человек с несколько испорченным оспой лицом и с черными чиновничьими маленькими бакенбардами. Он немного заикался. Звали его Караулов. Встретясь с Костей, он протянул ему руку.
– Спасибо, что поддержали нашу Люлину, – сказал он. – Честь вам и слава!
– Помилуйте, это наша обязанность, чтоб поддерживать такие таланты, – немного смутясь, отвечал Костя, потрясая его руку.
Антрепренер остановился.
– Нет, какова певичка-то! – прищелкнул он языком и заикнулся, скривив рот. – Нет, кто мог подумать, что из простой девочки-статистки такая певичка выработается! Прелесть, прелесть что за девочка! Уж вы, господин Бережков, поддерживайте ее. Я ее поддержу и вы тоже. А то у нас ее отбить хотят. Приехал из Курска антрепренер театра Голенастов и сманивает ее. Вы слышали про это?
– Слышал, слышал, но только никуда она не поедет, – отвечал Костя, вспыхнув.
– То-то, уж пожалуйста, господин Бережков. Главное, уговорите ее, чтобы она не ехала. Голенастов ей предлагает четыреста рублей в месяц, и она вследствие этого хочет нарушить контракт, заплатить мне неустойку и уехать. Ну, зачем же так делать? Лучше честь честью… Я ей прибавлю пятьдесят рублей в месяц к жалованью и дам бенефисик. Можно подговорить кой-кого, чтобы подписались на подарок. То же на то же наведет. Голенастов предлагает ей четыреста и бенефис, а я даю теперь сто двадцать пять и бенефис, но зато Голенастов зовет только на три зимних месяца, а у меня она может служить зиму и лето. Зимний контракт кончится – летний заключим. Круглый год… Это надо принять в расчет.
И наконец, там дорога… Дорога чего же-нибудь стоит, а здесь, сидя на месте, не расстраивая своего гнезда. Ведь, как бы то ни было, у
Караулов еще раз схватил Костю за руку и крепко пожал ее.
– Вы к ней? На сцену? – спросил Караулов. – Пойдемте вместе и давайте вместе ее уговаривать. Она давеча утром на репетиции чуть не на стену лезла: еду да еду в провинцию, в Курск… Уверяю вас, что ей нет никакого расчета. Я даже прибавил бы ей и больше жалованья, но ведь сборы все плохи. Я кругом в долгу как в шелку. На меня жиды насели и теребят. Я весь в жидовских руках.
– Сегодня-то сбор хороший, – заметил Костя.
– Только сегодня, – подхватил Караулов, заикаясь. – Я знаю, что это Люлина сделала, знаю, что она, но почем знать, что дальше… Будут продолжаться хорошие сборы, так я ей еще прибавлю. Вы так ей и скажите. Я привык таланты ценить, но что ж поделаешь, если средств нет! Вы так и скажите.
– Скажу, скажу. Я сам ни за что на свете не хочу ее отпустить, – отвечал Костя.
– Пожалуйста, Константин Павлыч. Константин Павлыч? Так, кажется?
– Точно так.
– А меня Василий Сергеев, сын Караулов. Очень приятно, что сошлись. Я уже давно замечаю вас в театре, но все не приходилось разговориться. Будемте знакомы.
– Очень приятно, – пробормотал Костя.
– Ну, так пойдемте на сцену и приступим прямо к Надежде Ларионовне на приступ, штурмом ее возьмем.
Караулов обнял Костю за талию и повел его на сцену.
Глава XIX
Антрепренер Караулов, встретясь в кулисах с режиссером, остановился переговорить с ним о чем-то, а Костя юркнул прямо в уборную Надежды Ларионовны. Надежда Ларионовна стояла уже переодетая из костюма в платье и в сообществе тетки своей и двух каких-то молоденьких статисточек рассматривала только что поднесенную ей ротонду. Сброшенный ею костюм лежал на стуле. Сверху помещался букет. Тетка Надежды Ларионовны лизала языком черно-бурый лисий мех ротонды, потом терла его белым носовым платком и, смотря на платок, говорила:
– Кажется, не подкрашенный. А впрочем, бог весть…
Нынче отлично красят. Так красят, что и не узнаешь.
– Не подкрашенный, не подкрашенный, – отвечала Надежда Ларионовна, – Костя сквалыжничать не станет, когда у него деньги есть, а теперь он с деньгами.
Она обернулась и увидала Костю.
– Мерси, мерси, сто раз мерси, – сказала она, улыбаясь, и сделала ему ручкой. – Нате за это… целуйте руку… – прибавила она и, протянув руку, ткнула ему ее прямо в губы.
Костя чмокнул, хотел поймать ее руку, дабы поцеловать еще раз, но Надежда Ларионовна отдернула ее и пробормотала:
– Покуда довольно. Больше при посторонних не полагается. Остальное потом… После доцелуете…
– Нравится ли вам, Надежда Ларионовна, ротонда? – спросил Костя, млея от восторга.
– Смотрите, смотрите, он на похвалу напрашивается! Ну, подите, я вас поглажу по головке. Паинька-мальчик, пай…
Она сбила ему прическу и, топнув ножкой, прикрикнула:
– Ну, что ж стоите, как обалделый! Садитесь, так гость будете. Курите папироску, сегодня вам дозволяется.
Костя сел. Тетка Надежды Ларионовны обернулась и сказала: