В ожидании наследства. Страница из жизни Кости Бережкова
Шрифт:
– В Американских землях, говорят, когда входят, то со всеми знакомыми здоровкаются.
– Здравствуйте, здравствуйте. Я, кажется, всем сказал:
здравствуйте, – отвечал Костя, протягивая тетке Надежды Ларионовны руку.
– Ничего вы не сказали, ну, да уж бог с вами. Слушайте, а когда же вы мне-то беличье пальто?.. Ведь и мне вы тоже пальто обещали.
– Потом, потом, тетенька.
– Слушаю, племянничек. Суленого три года ждут. Только смотрите, посул не забудьте.
– Да полноте вам, тетенька,
– Да уж сколько бы ни заплатил. Нравится – ну и носи на здоровье.
– Дорого эта ротонда стоит, дорого, – сказала одна из статисточек. – Когда я у мадамы в мастерицах жила, то мы тоже такие ротонды шили, так тогда давалицы наши ужасти как дорого мех ценили. Пожалуй, тысячу рублей стоит.
– Тысячу рублей заплатили или меньше? – задала опять вопрос Надежда Ларионовна.
Костя молчал и таинственно улыбался.
– Да ведь я все равно узнаю от Шлимовича, сколько вы заплатили, – продолжала она. – Говорите.
– Девятьсот рублей. Даже можно так считать, что она много дороже мне обошлась.
– Не врете?
– Зачем же врать?
– Ну, спасибо вам. Еще раз скажу, что паинька-мальчик. Слышите, завтра пришлите мне парные сани. Я хочу в этой ротонде по Невскому кататься.
– Хорошо, хорошо.
– Ах, Надя, какая ты счастливая! А я так прошу, прошу у Николая Иваныча хоть куний воротник к пальту – и то не покупает, – сказала со вздохом статисточка.
– Вольно же тебе с музыкантом связываться! Ну что такое музыкант? Ну много ли он получает?
– Да ведь жених…
– Поди ты! Какой прок от такого жениха? Еще если бы музыкант-то был настоящий, а то дудка. За два рубля в вечер играет. Вот у меня саврасик… Правда, и он бывает иногда дрянь-мальчишка, но сегодня паинька. Знаете, за что вы сегодня паинька? – обратилась Надежда Ларионовна к Косте. – За то паинька, что придумали эту самую ротонду на сцену мне поднести. Я хотела вас ругать и даже очень ругать, а уж теперь и язык не поворачивается. И как это вы так придумали? Своим умом дошли или вас другой кто-нибудь надоумил?
– Своим. Только что ж тут такое? Букеты, обернутые вместо ленты шелковой материей на платье, подносят же, подносят разные серебряные сервизы и вазы, так отчего же букет, обернутый ротондой, не поднести? – доказывал Костя.
– Нет, я к тому, что вы всегда такой глупенький, а тут…
Верно, вас Шлимович надоумил?
– Ей-ей, своим умом. Я на тебя-то вот удивляюсь, как это ты нашлась, чтобы после поднесения надеть эту ротонду на себя и в ней выскочить?
– А что? Разве не хорошо?
– Напротив. Прелесть как хорошо. Ужасно чудесно вышло. Шик. Все в восторге. Офицер сейчас говорил, что это не всякая и француженка догадается.
– Что мне француженка! Я теперь сама всякой француженке
Костя вспыхнул.
– Ах, Надежда Ларионовна, вот об этом-то я с тобой и хотел поговорить, – начал он. – Я слышал уже об этом от Лизаветы Николаевны.
– Отговаривать хотите? Не отговорите, – махнула рукой Надежда Ларионовна. – Сил не хватит.
– Да не я один. То же самое и твой антрепренер Караулов.
– Караулов – первый сквалыжник. Пусть даст пятьсот рублей и бенефис, да пусть мне в бенефис «Прекрасную Елену» поставит. А то ведь норовит вон на конфектах отъехать…
Сердце Кости болезненно сжалось, и он снова начал:
– Надюша, разочти: ведь он дает сто двадцать пять рублей и бенефис… Может быть, даст и полтораста. Не поедешь, так ведь и неустойки ему не платить.
– Ах, оставьте вы, пожалуйста! Мне из этого прокопченного театра-то только бы выбраться.
Костя встал, подошел к ней и украдкой шепнул:
– Ты меня пожалей. Ведь я без тебя с ума сойду.
– Да чего вы боитесь-то? Ведь я через три месяца обратно вернусь. Скажите на милость, какая ревность! – громко крикнула Надежда Ларионовна. – И уж когда вернусь, тогда другая цена будет.
– Да тебя и так оценят, и без отъезда оценят, – шептал Костя.
– Подите вы! Вы, кажется, с Карауловым-то заодно.
– Да ведь здравый смысл…
– Отстаньте.
– Да выслушай меня прежде. Ты проси у него двести рублей и бенефис. А бенефис Караулов тебе устроит такой, что тебе и от публики подарок будет.
– Золотой тоненький браслет с бирюзой, как Черкасовой поднесли? Благодарю покорно. Нет, нет, вы оставьте об этом… После поговорим. Ведь мы сегодня ужинать куда-нибудь поедем – ну там и поговорим. Тетенька! Да будет вам мех-то лизать! – крикнула Надежда Ларионовна на тетку. – Словно кошка или собака лижете. Вы лучше убирайте костюм-то в корзинку. А то новый костюм и зря по стульям валяется.
В дверях уборной стоял антрепренер Караулов, улыбался Надежде Ларионовне и бесшумно аплодировал, прикладывая ладонь к ладони.
Глава XX
– Прелестно, божество мое, прелестно, – говорил антрепренер Караулов, обращаясь к Надежде Ларионовне. – Сегодня вы превзошли себя. Я сидел в зале и дивился, дивился на вашу находчивость, когда вы после поднесения появились в шубе, накинутой на костюм. Выдумка шикарная. Знаете, теперь будут подражать вашей выдумке, будут нарочно выходить в трико и сверху в шубе. Очень эффектно вышло. Вся публика в восторге. Дайте ручку поцеловать.