В плену красной Луны
Шрифт:
— Набеги существовали столько, сколько существует тугулмуст, Аркани. И то и другое у нас в крови. Мы должны снять с себя покрывала?
— Никто не ожидает этого от нас, и мы этого не сделаем. Покрывало будет нашим знаком, сигнальным маяком. Это будет не набег, потому что наш противник не относится к благородным и нет равновесия сил.
— Для чего же тогда борьба? — растерянно спросил один из посланников. — Мы не выступим против более слабого.
— Слабейшие мы, — возразил Аркани. — Но если мы будем все вместе, образуем общий фронт и между племенами не возникнет ни малейшего отверстия, тогда
Поднялся взволнованный ропот.
— Мы будем бороться против французов, — провозгласил Аркани и снова поднял барабан над своей головой.
Поднялся оглушительный шум. Звучали одобрительные крики. Аркани поднял руку, чтобы установить тишину.
— У французов оружие трусов, и они без зазрения совести пользуются им. Не только против воинов, но и против женщин и детей. — На мгновение он замолчал, вспоминая о бойне, которая совсем недавно так драматически изменила жизнь в его лагере. Он подумал о словах Дезире, что до борьбы дело может дойти только тогда, когда у туарегов будут ружья. — Но у нас нет ружей.
— Мы, имаеры, не пользуемся их дьявольским оружием, — крикнул один. — У нас есть наши мечи.
Ему бурно зааплодировали. Воины все больше поддавались воинственному настроению.
— Против этого оружия мы направим свои такубы, только если будем придерживаться определенной тактики, — снова заговорил Аркани. — Мы будем бороться не по старым правилам нашего народа, мы должны избегать открытой битвы с мечом, щитом и копьем. Тогда они уложат нас своими ружьями каждого по отдельности. Мы будем бороться, как волки и шакалы: нападать, ударять, бежать, отступать, нападать, выхватывать часть добычи, бежать, отступать, снова собираться, нападать — и все это молниеносно и неожиданно.
Аплодисментов не было, присутствующие смущенно молчали. То тут, то там раздавались протестующие голоса мужчин:
— Это недостойно!
— Это борьба, не приносящая чести.
— Благородный воин так не сделает.
— Это не имеет ничего общего с нашими приемами войны.
Аркани глубоко вздохнул. Он знал, что наткнется на ожесточенное сопротивление.
— Вы правы, но я сказал также, что это не честный противник. Мы должны приноровиться к нему. Отсюда особая тактика. Нет иного пути нагнать на него страха. — Затем он выхватил свой меч из ножен и взмахнул им над головой. — Нагоним на них страха!
С ликующими криками все воины выхватили мечи и взмахнули ими над головами. Аркани начал ритмично стучать в военный барабан. Воины образовали круг, высоко подняли обнаженные мечи и стали двигаться маленькими шагами в такт барабану. Раздалось глухое гортанное пение, которое постепенно равномерно нарастало, становилось все громче и достигло кульминации в резком крике. Потом все началось снова. Махмуд взял у Аркани барабан, а сам Аркани вступил в круг танцующих воинов. Он поведет свой народ на справедливую освободительную войну против чужого господства французов.
Глава 36
Желтые глиняные хижины гарнизона в Уаргле почти сливались с цветом земли. Здания окружали с четырех сторон большую пыльную площадь, которую нещадно палило солнце. По бокам больших деревянных ворот стояли две сторожевые башни.
На одной стороне располагались казармы гарнизона — скромные, вытянутые в длину комнаты с бесконечным числом простых кушеток по обеим сторонам. Через узкие окна в казармы проникало мало воздуха и еще меньше — света. Над каждой кушеткой в стене был прибит крючок для формы и ружья. Высокая внешняя стена здания служила одновременно для прохода стражи.
Напротив казарм для гарнизона находились конюшни. В них содержались лошади, мулы, несколько верблюдов. В особом хлеву держали кур, гусей и свинью. Свинья была ценной свиноматкой, и уже целый год комендант тщетно искал для нее кабана. В исламской стране это было практически невозможно, а начальники в далеком Париже, казалось, никак не могли внять их просьбе. Баранов и коз они покупали у местных бедуинов.
В среднем здании располагалась комендатура. В нем единственном был второй этаж. Комендант Фебрез закрыл ставни, чтобы хоть немного укрыться от палящего зноя. Он знал, что служба его отряда здесь — безнадежное предприятие, как и защита цивилизованного мира на севере против дикого юга. Если солдаты не умирали от коварных нападений бунтующих кочевников, то их уносили жара, болезни или отчаяние. Никто из этих людей не находился тут добровольно. Их загнала в легионы нужда, или они были направлены сюда в качестве наказания. Как лейтенант Пеллегрю. Как сержант Пикара. Как почти все офицеры в гарнизоне.
Управлять толпой недисциплинированных солдат можно было, только держа себя в руках. Следовало быть беспощадным. Фебреза все боялись. Но к чему все это в такой адской дыре? Для большинства находившихся здесь солдат все равно не было будущего, если только они не совершат какой-либо подвиг, известие о котором дойдет до генералитета. Тогда, скорее всего, можно было надеяться на высвобождение.
На это и надеялся лейтенант Пеллегрю, однако ему казалось, что комендант Фебрез не желал высоко оценить то, что лейтенант вступился за эту французскую молодую даму. Пеллегрю стоял на пыльном дворе гарнизона и гонял солдат, которые с полной выкладкой вздымали мерным шагом песок. В его голосе звучал гнев перед несправедливостью судьбы.
— Вы, проклятые собаки, быстрее, я вам сказал. Бегом марш!
Он щелкнул плетью и наметил подходящую жертву среди солдат. Вон тот, который прячется за спинами других. Его следует слегка взбодрить. Однако еще до того, как он смог ударить его, солдат, как срубленное дерево, упал в песок и остался лежать неподвижно.
Пеллегрю выбрал вместо него того, кто наклонился над своим товарищем и хотел помочь ему подняться на ноги.
— Лапы прочь ты, каналья. Если он сам упал, то сам должен и подняться.
И он замахнулся плетью и ударил несчастного по руке. Тот вздрогнул, как укушенный тарантулом.
Большие ворота были широко распахнуты. В задней части двора теснились несколько бедуинов со своими козами и торговались с поваром. Другие доставали из колодца воду. Между бедуинами и комендантом существовало молчаливое соглашение, с тех пор как французское колониальное правительство завладело этим оазисом: бедуины, как и прежде, могут поить своих животных у этого колодца. Это создавало видимость мира.