В поисках будущего
Шрифт:
Но потом они выросли. И Рон перестал в это верить. Джинни никогда даже не намекала, что она в это верила. И когда люди время от времени шептались, они просто не обращали внимания. Так что тяжело было это слышать снова, да еще и от его жены, сейчас, когда смерть Рона еще свежа. Он был зол, что она обвинила их в этом, даже пусть она и сказала это в запальчивости из-за смеси алкоголя и ярости. Это не оправдывало ситуации, и он знал, что это даже еще больше ранило Гермиону. Особенно потому, что перед этим Джинни сказала ту фразу, что теперь они станут счастливее, «теперь, когда у них наконец есть шанс», как
Он был зол.
– Я не знаю, почему я это сказала, – снова пробормотала она. – Я не знаю, почему я вообще все это сказала. Это просто… Гермиона.
Он понятия не имел, о чем она говорит, и ему не особенно хотелось тревожиться вопросом. Это была ее ответственность, в конце концов. Это она успешным образом оттолкнула от себя своего мужа, сноху, сына и новую невестку в течение одного вечера. Он осознал, что даже не понимал до этого момента, насколько же он был зол.
Казалось, она поняла, когда он не попросил ее разъяснить, и сама взяла на себя это.
– Я люблю ее, – наконец сказала она. – Правда люблю, просто… У нее есть все, понимаешь?
– Ну, у нее нет мужа, – и снова он сказал, не намереваясь этого делать, и на этот раз он действительно пожелал не говорить этого, когда Джинни стала еще печальнее, чем была. Как бы он этого ни хотел, он не мог находить радости в жестокости.
Но все же она попыталась объясниться.
– Я просто имею в виду… У нее есть все, чего я хотела.
Он не мог притворяться, что ее слова не укололи его. Он знал, что они никогда не были так счастливы, как Рон и Гермиона, но он не думал, что у них так все плохо. По крайней мере, не всегда. И все же у него было ощущение, что она говорит не только об их браке.
– Она смогла сделать все, а я… Я ничего не смогла, – тихо закончила она.
Он не знал точно, о чем она говорит, так что он наконец спросил:
– О чем ты говоришь?
– У нее была карьера. Она была успешной, очень успешной… У нее появились дети, когда она захотела, и они выросли нормальными… – ее голос затих, и она не закончила.
– Наши дети тоже нормальные, – ровно сказал он, в той же мере себе, сколько и ей.
Но она покачала головой:
– Я не знаю, что они собираются делать. Я не могу поверить, что Лили… и Ал… Что он теперь будет делать?
Но это касалось не Ала и Лили, и они оба это знали. Это было о Джеймсе и о том, что она практически швырнула свою двадцатидвухлетнюю обиду ему в лицо пару дней назад.
– Джеймс будет в порядке, – сказал Гарри, проговаривая это вслух, чтобы ей не пришлось этого делать. Он видел, как ее взгляд снова опустился на пол, а лицо потемнело.
– Он просто ребенок, – медленно, но ровно сказала она.
– Он взрослый, – запротестовал Гарри, стараясь не выглядеть грубо. – И он может принимать свои решения.
Глаза Джинни налились слезами. Его удивило, что именно упоминание Джеймса довело ее до слез, не Гермионы. Он не мог понять, что творится у нее в голове, и он даже не был уверен, что она сама понимает.
– Я не хотела, чтобы он бросал все, – тихо сказала она, и ее голос звучал немного задушено. – Я хотела, чтобы у него было больше, чем… – и снова ее голос утих, и Гарри
– Больше, чем что?
– Больше, чем было у нас, – закончила она, старательно избегая его взгляда, в то время как ее взгляд опасно увлажнился.
Ее слова резанули его, как ножом. Он почувствовал боль в животе, и он спросил себя, как получилось, что он смог сделать ее настолько несчастной. У них случалось всякое, конечно, однажды дело чуть не дошло до развода. Их брак точно не был легким, но он всегда ее любил. Всегда, несмотря ни на что. И ему было ужасно плохо от того, что он не смог сделать ее счастливой. Он постоянно старался сделать ее счастливой, но, оказалось, этого было недостаточно.
– Ты действительно настолько несчастна? – тихо спросил он, и он не хотел на нее при этом смотреть. Он посмотрел на стену, ожидая ее ответа, с которым она собиралась несколько секунд. Но когда она ответила, ее голос звучал, как шепот:
– Не всегда.
И вот оно и случилось. Она наконец сказала это, и что теперь можно было сделать? Он почувствовал себя так, будто его ударили в живот. Ему внезапно захотелось просто пойти домой, собрать вещи и уйти. Он не представлял, как сможет даже смотреть на нее после того, как она призналась, что ненавидит их совместную жизнь. Но он посмотрел на нее и увидел перед собой очень растерянную, очень грустную женщину, по щекам которой текли слезы.
– Дело не в тебе, Гарри, – беспомощно сказала она, и это напомнило ему эту совершенно жалкую отговорку, что люди используют, когда пытаются от кого-то мягко избавиться: «Дело не в тебе, дело во мне». Он осознал, как совершенно глупо это звучит. Но Джинни попыталась продолжить, пытаясь хоть немного объясниться. – Я просто никогда ничего не делала, – отчаянно добавила она. – Я никогда не делала то, что хотела.
– Ну и почему? – потребовал он ответа, и его голос был злобнее, чем он ожидал. – Ты должна была сказать хоть что-то, если уж ты была настолько, на хрен, несчастной! Ты должна была хоть что-то сделать!
Теперь она по-настоящему плакала. Слезы катились по ее лицу, и она немного икнула, когда тщетно попыталась смахнуть их.
– Я думала, что поступаю правильно… Я думала, что если я просто… – она несколько раз вздохнула. – Я думала, что если буду просто жить там с детьми и с тобой… То в конечном итоге я все-таки стану счастливой. Но я не моя мать, – последние слова были едва слышны, и Гарри не знал, следовало бы ему пожалеть ее или прийти в ярость.
– Я никогда не просил тебя этого делать! – резко сказал он, стараясь не сдаваться оглушительному желанию утешить ее.
Но Джинни попала в самую точку, когда посмотрела на него и сказала:
– А я никогда не просила тебя проводить по тринадцать часов в день на работе.
– Я думал, так будет правильно, – заспорил он, а потом осознание ситуации словно оглушило его.
Они двадцать лет провели, пытаясь сделать друг друга счастливыми, и в процессе сделали несчастными себя.
Они посмотрели друг на друга. Они оба знали это, и они оба не знали, что сказать. Они долго ничего не говорили. Джинни снова начала плакать, а он ощущал печаль, тупость и пустоту одновременно. Наконец, спустя, казалось, годы, она нарушила тишину.