В поисках будущего
Шрифт:
– Нет.
Я отвечаю резко и твердо, и отец с любопытством смотрит на меня. Он знает, о чем я.
– Ну, это не моя вина, – отвечает он. А потом:
– О, или вот в чем все дело? Они думают, я убил Уизли? – он безразлично закатывает глаза.
– Ты думаешь, они позволили бы мне там остаться, если бы думали? Думаешь, Роуз оставалась бы со мной?
Он просто пожимает плечами:
– Может, они стараются тебя спасти.
Я пытаюсь не закричать от раздражения. Я не понимаю, почему это должно быть так трудно.
– Ты должен был лучше
Отец же снова закатывает глаза.
– Избавь меня от этого, Скорпиус. Знаю, ты считаешь, они там все какие-то святые, но поверь мне, с ними тоже не все чудесно. Они и сами совершили многое, за что других людей бы посадили, но весь мир решил этого не заметить. Потому что Святой Поттер и его фантастические преданные дружочки не делают ничего плохого. Поверь мне, я всю жизнь это выслушивал, мне незачем слушать это от тебя.
– Ты присоединился к Пожирателям, – с вызовом говорю я. – Ты мог сделать что-нибудь другое.
И теперь он снова заговаривает тем снисходительным тоном, который выбрал пару минут назад.
– Точно. Вот только Темному Лорду отказывать нельзя, верно? Это не сработает.
Я презрительно смотрю на него. Не хочу это слышать. Не хочу ничего об этом слышать.
– Ты должен был постоять за себя.
На некоторое время я сомневаюсь, что он вообще меня услышал. Но потом он снова заговаривает, медленно и тихо.
– Мой отец был в тюрьме. Я делал, что мог, чтобы выжить.
Я не знал, что дед сидел. Но все же я не поднимаю этот вопрос. Я сосредотачиваюсь на нужном.
– Ты не обязан был делать это.
Отец испускает медленный, тяжелый вздох.
– Представь, что тебе шестнадцать, – спокойно говорит он, – и тебе говорят, что твоя мать умрет, если ты не позволишь кому-то выжечь метку на твоей руке. Ты закатал бы рукав?
Его глаза прожигают меня, и внезапно мне очень хочется, чтобы я сегодня сюда не приходил. Я не знаю, что сказать, и ничего не говорю.
– Я знаю, ты думаешь, что я ужасный человек, – ровно продолжает он, – но на свете есть многое, о чем ты не знаешь. Есть многое, чего ты не узнаешь даже от них, – он произносит «от них» так, словно это какое-то ругательство. – Есть многое, о чем не знают и они. У каждой истории две стороны, Скорпиус, и ты должен это помнить.
Я чувствую себя немного пристыженным и испытываю сочувствие. Но это все равно нечестно. Все это не имеет ко мне никакого отношения, и в то же время все это имеет ко мне отношение самое прямое.
– Я люблю ее, – вдруг говорю я, глядя прямо на отца. Он знает, конечно, о ком я. – Ты знаешь это, верно?
– Я знаю, что ты ей увлечен.
– Это не увлечение, – твердо говорю я. – Я собираюсь на ней однажды жениться.
– Если она решится, – легко ухмыляется он.
– Она решится, – мой тон не оставляет места для споров, и он ничего не говорит, а просто смотрит на меня, ожидая продолжения. – И когда это случится, – продолжаю я, выдавливая ровный вздох, – я хочу, чтобы ты был со мной там. – Отец выглядит так,
– Разве я когда-нибудь просил тебя выбирать, Скорпиус? – лениво спрашивает он. – может, ты это как-то проглядел, но я никогда не говорил, в кого влюбляться можно, а в кого – нельзя, – это правда. Он никогда этого не делал. Он не прыгал от радости при виде Роуз, но он никогда не запрещал мне с ней встречаться. – Ты не ребенок. Сам можешь принимать решения.
– Она для меня важнее всего на свете, – честно говорю я. – Надеюсь, ты это знаешь.
– Ну, веришь или нет, – медленно говорит он, – для меня ты важнее всего на свете. И я никогда не заставлял и не заставлю тебя делать что-то, чего ты не хочешь, – он в первый раз говорит что-то подобное, и я потрясен до немоты, а он продолжает. – Я знаю, каково это, и я никогда не поступлю так с тобой.
Мне хочется сказать что-нибудь значительное, но он не из тех, кто по-доброму воспримет взрыв эмоций. Так что я не говорю. Вместо этого я спрашиваю:
– Ты сможешь порадоваться этому?
Он колеблется, и я вижу, что ему не хочется отвечать на этот вопрос. Наконец он все же решает, что честность – лучшая политика.
– Хотел бы я, чтобы это был кто-то другой? Да, – ровно говорит он. – Мне не нравятся ее родители, никогда не нравились. Я никогда не нравился им. Это не изменится, – его голос потихоньку умолкает, а потом он продолжает более твердо. – Но это не имеет отношения к тебе и Роуз. И если ты этого хочешь, тебе должно быть наплевать, что думают другие.
Я не знаю, что сказать. Я сижу тут еще некоторое время и снова прокручиваю его слова в голове. Я не знаю, что мне надо сейчас чувствовать, и я удивлен огромным сплавом эмоций во мне. Миллион слов, которые я мог бы сказать. Но ни одно из них не кажется тем, что он захочет услышать. Так что я говорю первое, что приходит мне в голову.
– Спасибо.
Он кивает. Он не хочет слышать ничего больше. Не хочет, чтобы я говорил ему, как много это для меня значит и как для меня важно его мнение. Он не хочет, чтобы я говорил ему, как много значит для меня узнать, что я важен для него. Он просто хочет, чтобы я понял.
И пусть я не понимаю все, я понимаю больше, чем понимал раньше. Может быть, я не пойму до конца, но и это хоть что-то.
Раньше не было и этого.
========== Глава 48. Джеймс. 16 апреля ==========
В этом году я хотел пропустить Пасху.
Я хотел провести ее, лежа на диване в трусах, попивая огденское и ничего не делая. Или развлекаясь с Кейт. Тоже бы подошло. Я просто хотел пропустить это все и никого не видеть. Но здесь Кейт. И у нее есть эта раздражающая привычка заставлять меня делать «взрослые поступки». Так что из-за нее я сижу на упомянутом диване полностью одетый, без огневиски и жду, пока она закончит собираться и мы направимся в ад.