В поисках будущего
Шрифт:
Но даже если бы она смогла просто попрощаться, ей бы этого хватило. Она верила, что он и так знал остальное.
Это было нечестно, что его просто вот так у нее отняли. Когда умер ее отец, она смогла попрощаться. Она держала его за руку и говорила, как любит его, говорила, что все будет хорошо и чтобы он не боялся. Когда умер ее муж, ее не было рядом. В последний раз она видела его, когда прошла мимо него в коридоре министерства, и едва лишь только спросила его, во сколько он придет домой. Она заставила его пообещать, что он придет вовремя и позаботится о Лэндоне, потому что у нее было столько работы. Он сказал, что сделает, и на этом
Так что если бы у нее была еще одна минута, то, по крайней мере, их последний момент был бы получше.
Но она знала, что этого не бывает. Умирая, ты умираешь. Второго шанса нет. У тебя не бывает еще минуты, у тебя нет еще одной секунды. Если все кончено, то кончено. А тем, кто остался, остается только горевать. Она отчаянно старалась держаться за то, что еще есть, держаться за запах, который еще был, держать вещи так, как он держал. Она с испугом видела, как запах с каждым днем все больше выветривался и каждый день какая-нибудь вещь да сдвигалась. Она с ужасом понимала, что больше не слышит его голоса в своей голове и что не представляет, как справится в тот день, когда даже вообразить себе его не сможет.
Ее дети начали с этим примиряться. Она осторожно наблюдала за ними со стороны, так, чтобы они не понимали, что она делает. Насколько она знала, Лэндон больше из-за этого не плакал. Она видела, как он цеплялся за Роуз и, даже еще крепче, льнул к Скорпиусу. Скорпиус был хорошим мальчиком и принимал это стойко. Она понимала, что, когда семилетний ребенок постоянно лезет к тебе, это должно раздражать, но если это его и нервировало, он никогда этого не показывал. Он был добр к Лэндону и был добр с Роуз. Роуз все еще время от времени плакала. Казалось, это происходило в самые случайные моменты, и иногда она просто оборачивалась и видела свою дочь в слезах, хоть было и непонятно, что могло эти слезы вызвать. Но все же ей становилось лучше, и с каждым днем ей становилось все спокойнее. Но Роуз не возвращалась в школу. Она не собиралась ее заставлять, но ее тревожило, что Роуз могла бросить что-то настолько важное. Но все же она немного понимала, что происходит, и знала, что Роуз колеблется большей частью из-за страха, хотя она не была уверена, чем конкретно этот страх был вызван. Хьюго, казалось, тоже был в порядке. Она не собиралась настаивать, чтобы он раскрылся перед ней, но она видела, что в его жизни все становилось лучше. Она была почти уверена, что он помирился с Амандой, хотя она боялась, что понадобится еще много времени, прежде чем он решит помириться с Лили.
Она сказала детям, что кого-то арестовали. Роуз разозлилась, когда узнала, что ей нельзя видеть подозреваемого. Хьюго ничего не сказал. Он просто дергал заусенец на ногте и не поднимал глаз. Лэндон просто захотел узнать, сколько убийца будет сидеть в тюрьме.
Министерство гудело от новостей о задержании, и каждому человеку хотелось что-то узнать. Она быстро устала отвечать и остановилась на том, что принялась утверждать, что ничего не знает о деталях. Конечно, это значило только то, что Гарри стали тормошить еще больше людей. Он сказал ей, как утомительно это стало однажды во время обеда.
– Тогда солги им, – сказала она. – Скажи, что ничего не знаешь.
– Это просто раздражает, – сказал он, и она смотрела, как он перекатывал кубики льда в своем напитке, прежде чем сделать большой глоток.
Вся их дружба становилась опасно ненормальной. Невозможно было смотреть на него и не вспоминать о Роне, и она знала, что сама вызывает в нем ту же реакцию. Иногда ей было физически больно на него смотреть, потому что это напоминало, кого рядом с ними больше нет. Она была частью треугольника столько, сколько себя помнила, и теперь, без третьей части, они были просто двумя несоединенными линиями. И это было странно.
– Ты говорил с Джеймсом? – спросила она, меняя тему на что угодно, только не связанное с ее мужем и его предполагаемым убийцей.
Гарри посмотрел на нее, приподняв брови, но ничего не сказал.
– Они с Джинни поссорились на Пасху.
Гарри сделал еще глоток и уставился на стол. Они оба едва прикоснулись к еде. Все же он немного покопался в своей тарелке.
– Джеймс со мной не разговаривает, – наконец сказал он, не поднимая глаз.
Ей было неприятно слышать такое. На самом деле это ее очень разозлило.
– Ты хоть понимаешь, как сильно ты ему сейчас нужен?
Но казалось, что он не хочет ее слышать.
– Джеймс – взрослый человек, – мрачно сказал он. – Он достаточно вырос, чтобы принимать свои решения.
– Ну, ему было бы полезно узнать, что ты думаешь о некоторых из его решений, – сказала она, даже не собираясь это смягчать.
Но Гарри, казалось, это не слишком волновало.
– Если бы ему было нужно мое мнение, он бы спросил. Поверь мне, Джеймсу плевать, что я думаю.
– Ты его отец! – резко сказала она. – Конечно, ему не плевать, что ты думаешь.
Гарри проигнорировал ее и просто поднял стакан, ловя взгляд официантки. Они были в маггловском ресторане, потому что это было единственным местом, где они могли избежать постоянных расспросов и любопытных или жалостливых взглядов, которыми так полюбили одаривать их окружающие.
– Ты вообще меня слышишь? – спросила она, и ей было наплевать, если ее тон был грубым. Он избегал ее взгляда и так и ничего и не сказал, когда подошла официантка с новой порцией, которую он тут же начал поглощать. Она неверяще смотрела на него, пока наконец он не посмотрел ей в глаза и вздохнул.
– Джеймсу неинтересно мое мнение, мои советы или что-то вроде этого, – мрачно сказал он. – Он не хочет их слышать. Если он интересуется твоими, то тебе повезло, потому что со мной он точно не разговаривает.
Ей захотелось дать ему пощечину. Или придушить его. Или встряхнуть. Или еще что-нибудь. Но она была слишком вымотана и измочалена для этого.
– У меня уже есть трое детей, – слабо сказала она. – И мои дети прошли через ад. Я не могу заботиться о Джеймсе. Это не моя обязанность.
– Ты права, – сказал он, делая большой глоток. – Это не твоя обязанность. Хочет быть взрослым, ну так пусть падает и обжигается. Игнорируй его.
Она едва верила тому, что слышит. На самом деле она была уверена, что у нее в прямом смысле отвисла челюсть.
– Я не могу его игнорировать, потому что каждый раз, когда я смотрю на него, я вижу ребенка, которому плохо, – она неверяще покачала головой. – Ты должен что-то сделать. Ты и Джинни. Он ваш ребенок.
– Ты не понимаешь, – пожал он плечами. – Твои дети не делают таких сумасшедших поступков. Иногда наступает момент, когда надо отойти и позволить им самим разбираться.