В поисках будущего

loveadubdub

Мама отправила свое филе назад на кухню всего лишь один раз, что, наверное, вроде рекорда. Роуз едва прикоснулась к своему лобстеру за пятьдесят четыре фунта, неудивительно, учитывая, что она не любит лобстеров и заказала его только из-за цены. Мы с отцом остались довольны своим заказом, хотя я и лишился половины своего, потому что Роуз явно предпочитала ростбиф морепродуктам. К тому времени, как мы оплатили счет, мы выпили еще по несколько стаканчиков, что очень помогло как следует разогреть ссору, в которую отец втянул Роуз — ссору о последних политических ходах ее матери, о запрете организаций с исключительно чистокровным управлением. Отцу захотелось узнать, не лицемерно ли это, запрещать

людям вступать в организации, основанные на чистоте крови, и почему это получается, что запрещать людям с недостаточной чистотой крови вступать в организации, требующие определенной чистокровности — намного хуже, чем запрещать вступать в эти организации достаточно чистокровным? Я вроде бы понял, что он хотел спросить, но Роуз слишком горячая, чтобы уловить в этом юмор, тем более она была полупьяна. Она обозвала отца злобным фанатиком, что, конечно же, его развеселило без меры.

На самом деле отцу наплевать на политику, и он даже не состоит ни в одной из этих организаций. Ну, с другой стороны, да, мой дед — уставной член многих таких групп, но сам отец не проявляет к ним никакого интереса. Что еще ироничнее, так это то, что и Роуз на самом деле насрать на все это. Обычно она начинает скучать, когда заходит разговор о политике и законах, и даже не так упорна в борьбе за равноправие, как ее мать. На самом деле она меня как-то спросила, узнает ли ее мать, если она вдруг решит нанять домового эльфа в Ирландии. Я ответил, что, скорее всего, да, с чем она мрачно согласилась. Но вот видите, и Роуз, и мой отец влезли в жаркий спор о том, на что обоим даже наплевать.

И когда мы позже той же ночью вернулись в мой коттедж, Роуз была в плохом настроении. Конечно, мне не понадобилось много времени, чтобы успокоить ее и улучшить настрой. И мне даже хватило здравомыслия убедиться, что никто нас не побеспокоит, отключив камин от сети и наложив на дом временные антиаппарационные чары. В конце концов, где-то поблизости проходила обязательная командная вечеринка, и наверняка меня попытались бы пригласить, хоть я и предупредил, что не приду. Если честно, часть меня хотела пойти на вечеринку, потому что я знал, насколько они великолепны и что там соберется вся команда, и кто знает, кто еще… Но на самом деле, это было легкое решение — я бросил все это ради нее.

Я уже говорил, что люблю ее?

Правда, правда люблю. Иногда я думаю, что не говорю ей это достаточно часто, потому что иногда спрашиваю себя, знает ли она. Я имею в виду, конечно, знает, но подозревает ли, что я думаю о ней каждый день и каждый день по ней скучаю. Мне не нравится вся эта ситуация, в которой мы находимся — когда она так далеко — и, хотя у меня не такая уж и хреновая жизнь, я уверен, что отдал бы все это за то, чтобы вот так просыпаться каждое утро.

Роуз спит очень крепко. Она в прямом смысле засыпает в одной позе и в ней же в точности просыпается. Я даже не подозревал об этом, пока не начал с ней спать — формально, конечно, потому что хоть в школе и довольно легко трахнуться в библиотечных кабинетах и чуланах для метел, нужно куда больше смелости на то, чтобы по-настоящему вместе спать, и, хотя Роуз никогда не волновалась, нарушая правила, я не был настолько смел. Так что прошло довольно много времени, пока мы стали делать это. Но это было первое, что я заметил, когда начал с ней спать. Она вообще не издает никаких звуков, когда спит, и никогда не поворачивается; я этого пугался и несколько раз перепроверял по ночам, дышит ли она вообще.

Когда я просыпаюсь, она еще спит, и я жалею, что у меня нет камеры, чтобы можно было сфотографировать то, как чудесно она выглядит. Ее щеки горят легким розовым румянцем, чуть светлее, чем обычно,

и волосы растрепались на подушке в таком совершенно безумном беспорядке, что это ужасно действует на мой самоконтроль. Она свернулась калачиком, одетая только в форменный свитер Торнадо, который надела, перед тем как заснуть, потому что сказала, что ей холодно. Если ей все еще холодно, у меня есть несколько идей, как ее согреть, но непохоже, чтобы ей было неуютно, не с такими розовыми щечками. И так как я обожаю себя мучить, я решаю проверить свою теорию и протягиваю руку, чтобы провести кончиками пальцев по ее щеке. Как я и подозревал, она довольно теплая и становится еще краснее под моим прикосновением.

Я понимаю, что так будет не всегда. То есть, конечно, я знаю почему, но я действительно не хотел бы этого. Мне бы хотелось, чтобы Ирландии не существовало. Мне бы хотелось, чтобы у нас была такая школа здесь. Я бы хотел, чтобы она жила тут, и чтобы я спал с ней каждую ночь и просыпался вот так каждое утро. Но в любом случае много лет назад мой дед сказал мне (еще до того, как полностью перестал со мной разговаривать), что желания бессмысленны. «В один горшок — желания, в другой — дерьмо, угадай, который быстрее наполнится?» Это была одна из самых грубых и вульгарных вещей, что я когда-либо от него слышал, но по какой-то причине, и одна из самых здравомыслящих.

На самом деле это неважно, потому что это временно. Она проведет там только остаток этого года и весь следующий, а потом сможет вернуться назад в Англию. И когда она вернется, мы сможем видеться все время. Больницы есть повсюду, поэтому ей даже не нужно будет возвращаться в Лондон, если она не захочет (хотя она привязана к Лондону — она там выросла, поэтому он для нее привлекательнее, чем для меня). Но даже если она и захочет, аппарировать внутри страны намного легче, потому что не надо воевать с защитниками границ, особенно ей. Так что, если мы переживем следующие два года, то все будет отлично.

Уже почти девять, и ей надо скоро подниматься, если она хочет успеть на вечернее практическое занятие, которое, как она сказала, совершенно точно нельзя пропустить. Понедельник пришел слишком быстро, если вы меня спросите. Мы не выходили из коттеджа вчера весь день и провели его вместе, наплевав на весь остальной мир. Я спросил ее, может она хочет навестить своих родителей, пока она здесь, но Роуз не захотела. Я не стал настаивать, потому что, как бы я не любил с ней спорить, я не хочу этого делать, пока мы вместе всего пару дней. Я знаю, что ее родители хотят, чтобы она почаще их навещала, и у меня ощущение, что она игнорирует многие их письма, но я не могу ей ничего об этом говорить, учитывая насколько я сам дерьмов в ответах на письма в последнее время. Но ее мать особенно волнуется; на самом деле она даже не хотела пускать ее в Ирландию, хотя ни разу этого не сказала. Она не пыталась отговаривать Роуз от того, что та хочет, но это было очевидно из всего того, что она говорила Роуз, когда та готовилась уезжать. Когда Роуз приезжает в Англию, она обычно идет сразу ко мне. И я не жалуюсь, конечно, я обожаю, когда она одаривает меня всем своим вниманием. Но я не хочу, чтобы она игнорировала свою семью, потому что они по-настоящему о ней заботятся (пусть даже она не всегда сама это видит).

Решая, будить ее или нет, я осторожно выскальзываю из постели и иду на кухню, готовить завтрак. Конечно, я сначала одеваюсь, потому что иначе это было бы несколько негигиенично, верно? В других комнатах намного холоднее, чем в спальне, потому что там в камине горит огонь. На кухне камина нет, так что я открываю занавески, надеясь, что солнечный свет немного согреет комнату. Но, когда я делаю это, я встречаюсь с раздраженной совой, которая практически расстреливает меня взглядом из-за стекла.