В поисках Дильмуна
Шрифт:
Открытие на Бахрейне города строителей курганов, датируемого 2000 г. до н. э., когда Дильмун достиг зенита как морская торговая держава; следы того же народа далеко на севере, в Кувейте;, свидетельства все большей древности цивилизации Персидского залива (датировки отодвигались сначала в III, а затем в IV тысячелетия до н. э); совершенно непредвиденное открытие еще одной цивилизации на оманском побережье в Абу-Даби и следов той же цивилизации за полторы согни километров от моря, у подножия Маскатских гор, — вот самые яркие страницы нашей экспедиции, и они вознаградили нас за многое.
Ни одно из этих открытий я не могу назвать своей личной заслугой и считаю необходимым подчеркнуть, что,
Хочется особо упомянуть археологов-любителей — арабов, американцев, европейцев, которые копают по берегам Персидского залива. Эти скромные, непритязательные люди чуть ли не с виноватым видом говорили о своей неспособности оценить значение сделанных ими находок, а между тем первенство в поле всегда принадлежало им, и никто не сравнится с ними в знании местных условий. Мы идем лишь по их стопам, и наш долг перед ними не поддается измерению.
Лично я чрезвычайно обязан Петеру Глобу, моему товарищу по Дильмунской экспедиции. Приветливый прав Петера располагал к нему как шейхов, так и простых сельских жителей, а проницательный ум каждый раз выводил нас на нужный путь. Мы вместе обследовали большую часть территории, на которой потом работали. Лучшего друга я не мог бы себе пожелать.
Экспедиция продолжается, и конца ей пока не видно. Однако, сдается мне, мы достигли точки, когда можно нарисовать связную картину цивилизации, которая, как теперь выяснилось, существовала в кажущемся вакууме между древним Ближним Востоком и древней Индией. Поскольку моя книга, как уже было сказано, представляет собой личные записки, повествующие о труде археологов в новых районах и о сделанных ими открытиях, я надеюсь, что наши коллеги пе поиску в ожидании публикации подробного многотомного отчета об отдельных раскопках благосклонно встретят этот общий обзор наших работ и результатов.
Кала’ат аль-Бахрейн 4 апреля 1969 г.
Глава первая
СНОВА В БАХРЕЙНЕ
Помнится, мы раскапывали тогда гать, сооруженную викингами. Было это в разгар дремотного лета 1953 г., в идиллическом уголке в сердце Ютландии. Тихий поток струился через заливные луга между низкими зелеными холмами. Коровы лениво почесывались о хлипкую изгородь, отделявшую наш раскоп от пастбища.
Тысячу лет назад эту долину пересекала одна из главных военных дорог датских викингов, соединяя военный лагерь Фюркат с портом Орхус. Дорога составляла одну из частей организованного комплекса военных приготовлений, бросающего новый свет на кажущуюся — во всяком случае, недавно прибывшему в Данию английскому археологу — случайность датских набегов в столетия, предшествовавшие норманнскому завоеванию Англин. Там, где она спускалась к
По это была не единственная дорога, пересекавшая здесь долину. Под гатью викингов лежали три другие гати: верхняя — тоже деревянная, нижние две — мощенные булыжником, и они переносили нас в прошлое еще на полторы тысячи лет, в конец бронзового века. В пятидесяти метрах отсюда средневековый почтовый тракт все еще заметно горбил траву прилегающего луга, а далее, еще в ста метрах, современное шоссе протянулось вдоль дамбы, навсегда вознесшей его выше всех разливов и паводков, которые угрожали семидесяти пяти поколениям путников и одну за другой одолели пять прежних дорог.
Позади нас — местный рабочий, девушка-доброволец и я, — старавшихся распутать эти напластования дорог, стоял самый старинный в Дании дорожный знак. Там, где дорога упиралась в нагроможденную паводками гору досок — все, что осталось от моста пли настила через реку Аллинг, — викинги установили предупредительный знак, каменный столб с высеченной на нем личиной водяного: бессмысленно вытаращенные глаза, борода, судя по всему, сплетенная из развевающихся водорослей.
Сколько помнят местные жители, столб этот лежал лицом вниз, наполовину зарывшись в береговой дерн, и, пока один историк, сотрудник Национального музея, в поисках рунических надписей два года назад не поднял его, никто не знал о каменной личине. Тем не менее какие-то воспоминания явно передавались из уст в уста, потому что в здешней округе было хорошо известно предание об Оманде — водяном. Оманд будто бы каждый год требовал жертвоприношений, ежегодно кто-нибудь из пересекавших реку погибал, пока мелиоративное управление не соорудило дамбу, одновременно спрямив и углубив русло. Правда, однажды шесть лет прошло без жертв, зато на седьмой год в ненастную зимнюю ночь в реку провалился экипаж и утонуло сразу семь человек…
Однако в этот жаркий июльский день трудновато было поверить в мрачную репутацию здешней переправы, и пока мы продолжали зачищать и зарисовывать длинный центральный разрез через четыре чередующиеся дороги, наши мысли и взгляды все чаще обращались в другую сторону, от реки на вершину косогора, откуда дорога змейкой спускалась по склону к мосту и где стояла гостиница (надо думать, на этом же месте в свое время помещался постоялый двор викингов).
Во время ленча в гостинице меня подозвали к телефону. Местный корреспондент одной из копенгагенских газет сообщил, что утром опубликован список ассигнований Научного фонда на очередные двенадцать месяцев и в нем значатся четыре тысячи долларов для археологической экспедиции Орхусского доисторического музея на остров Бахрейн. Не могу ли я рассказать, что это за экспедиция?
Как лучше ответить на такой вопрос? У меня было что поведать о маленьком субтропическом острове, где я провел три года и куда, судя по всему, мне теперь снова предстояло попасть. Но не так-то легко объяснить читателям газеты, не имеющим понятия о Персидском заливе, что такое Бахрейн и почему им заинтересовались археологи. Я сделал глубокий вдох и начал:
— Бахрейн — островок в Персидском, или, как его предпочитают называть сами бахрейнцы, Аравийском заливе. Дело в том, что бахрейнцы говорят на арабском языке, как и все жители стран на южном берегу залива и соседних островах.