В поисках Дильмуна
Шрифт:
Но в предшествующий период ситуация была несколько иной. По шумерским документам середины и конца III тысячелетия до н. э. получается, что не столько шумерские торговцы отправлялись за границу, сколько иностранцы приезжали в Двуречье. И обмен товарами происходил именно там. «Корабль Тильмуна из (чужой) страны на шее привез лес», — говорится в одном из текстов Ур-Нанше из Лагаша. «Корабли Мелуххи, Магана и Тильмуна встали у причала Аккада», — сообщается в надписи Саргона Аккадского[79].
В шумерской поэме. «Энки и мироздание» также содержится весьма красноречивый отрывок:
«Страны… Маган и Дильмун взирали на меня (Энки),
Суда Дильмуна привозили (?) лес,
Суда Магана нагружены до неба,
Барки «магилум» из Мелуххи
Везут
Привозят все в Ниппур для Энлиля, царя всех земель»[80].
Из всех упомянутых здесь торговых партнеров Двуречья наиболее туманны сведения о Макане. До сих пор неизвестно даже точное местонахождение этой страны — главной поставщицы меди для древней Месопотамии. Одни, как Дж. Бибби, помещают Макан в Омане, другие — в Северной Африке.
В 60-х годах при раскопках двух курганов близ оазиса Бурайми в Омане были обнаружены два глиняных расписных сосуда, сделанных на гончарном круге и очень похожих на керамические изделия культуры Джемдет-Наср (протописьменный период) в Южной Месопотамии (рубеж IV и III тысячелетии до н. э.)[81]. Таким образом, начало контактов местных жителей с далеким Двуречьем относится к самому раннему этапу развития шумерской цивилизации.
В прилегающих к Бурайми районах (на удалении до 100–120 километров) Омана имеются следы древних медных разработок в Джебель-Мадане и в Джебель-Ахдаре. Хотя точных данных пока еще нет, но эти медные рудники вполне могли функционировать и в III тысячелетии до н. э.[82] Во всяком случае, анализ медных предметов III тысячелетия до н. э. из Южной Месопотамии в целом и из царского некрополя в Уре в частности показал близкий состав их металла (примесь никеля и отсутствие мышьяка) и медной руды, добывав, шейся в Омане[83].
Близ Маската (Оман) есть богатые залежи мыльного камня — стеатита, широко использовавшегося в древней Месопотамии и сопредельных странах для изготовления печатей, сосудов и статуэток[84]. Наконец, хорошо известен факт широкого использования диорита в государствах Шумера и Аккада во второй половине и конце III тысячелетия до н. э. Но в самом Двуречье этого камня никогда не было. Его привозили откуда-то издалека. Как предполагалось, даже из Мелуххи (Индии) через Персидский залив и Индийский океан. Однако теперь твердо установлено, что значительные запасы диорита и близких ему пород камня имеются в Омане-Макане, который был самым тесным образом связан с Месопотамией на протяжении всего Ill тысячелетия до н. э. как один из главных поставщиков заморских товаров и сырья для городов Шумера[85].
Однако в сложной и многовековой картине взаимосвязей жителей Шумера со своими южными соседями, прежде всего с Дильмуном, есть одно совершенно непонятное обстоятельство. Почему, несмотря на вполне реальный и даже прозаический характер этих контактов, шумеры рисуют в своих эпических поэмах и мифах Дильмун как сказочную цветущую землю — «рай» для богов, а не для людей, страну «светлую», не знающую ни болезней, ни смерти? Почему чисто дильмунские божества Энзаг (Инзаг), Мескилах Энзаг, Нпнсикилла, Лаханум часто появляются в шумерских гимнах и преданиях? Почему вообще Бахрейн-Дильмун был окружен в глазах древних обитателей Двуречья каким-то особым священным ореолом? Этот факт вряд ли можно объяснить только большим экономическим значением для Шумера торговли с Дильмуном. К тому же древнейшие торговые контакты обеих стран, отмеченные археологами, относятся только к началу III тысячелетия до н. э. (протописьменный период, или Джемдет-Наср), а истоки мифов и поэм наверняка уходят в гораздо более глубокие исторические эпохи.
Возможно, частичное объяснение этому странному феномену дает сам остров Бахрейн (Дильмун), вернее, его довольно необычная на фоне окружающей пустыни природа: цветущие сады, густые рощи финиковых пальм, обильные источники пресной воды, часто бившие прямо со дна моря. Люди долго не могли понять, откуда берется вода, питающая местные оазисы. Они считали это явление даром богов.
С
«Сравнительно недавно геологи наконец решили загадку оазисов Бахрейнского архипелага. Выяснилось, что истоки подземных вод удалены на 500–700 километров к западу от мест их выхода. Они расположены на Аравийском полуострове в районе возвышенностей Хиджаза, Асира, Неджда и Йемена, которые обильно омываются дождями в период муссонов. Оттуда, следуя наклону горных пород, вода устремляется под землей по водоносным слоям на юго-восток и восток к пустынным берегам Персидского и Оманского заливов. Горизонт подземных вод, естественно, является напорным. Этого горизонта достигают сравнительно неглубокие колодцы в Кувейте и в Договорном Омане. Он снабжает водой пресноводные источники, находящие выход на дне моря вдоль аравийского побережья и далее, источники прибрежных островов, в том числе Бахрейнского архипелага…»[86]
Вероятно, и это было не главным. Как показали недавние археологические исследования, в конце V — начале IV тысячелетия до н. э. на восточном побережье Аравии (включая Бахрейн-Дильмун) и на юге Месопотамии жили родственные племена раннеземледельческой Убейдской культуры. Их керамика — кубки, чаши и кувшины, изготовленные из зеленовато-желтой глины и расписанные черными и красновато-коричневыми геометрическими узорами, — была, во всяком случае, идентичной. Однако, несмотря на возражения некоторых лингвистов, многие археологи считают Убейдскую культуру прямой предшественницей и родоначальницей блестящей цивилизации шумеров. И если это так, и если родина самой Убейдской культуры находилась где-то на юге, скажем, на аравийском побережье Персидского залива, тогда вполне объяснимо и то необычное благоговение, которым окружали свою далекую южную прародину шумеры в легендах и мифах.
Догадки на этот счет высказывал еще П. Корнуолл в 1946 г.[87]. Однако лишь археологические исследования последних лет, открывшие многочисленные убейдские поселения на восточном побережье Саудовской Аравии и на Бахрейне, заставили ученых со всей серьезностью отнестись к данной проблеме. Для ее решения нужно было, чтобы убейдские памятники Дильмуна-Бахрейна оказались древнее убейдских памятников Месопотамии. Увы, пока доказательствами такого рода наука не располагает. Более того, нейтронный анализ убейдской керамики Аравии показал, что она принесена (или привезена) из Южного Двуречья и возраст ее несколько уступает самым ранним образцам глиняной посуды Убейдской культуры в долине Тигра и Евфрата[88]. Следовательно, речь должна идти о колонизации с севера на юг, а не с юга на север.
Тем не менее есть все основания считать, что именно в этой близости убейдских памятников двух названных областей и следует искать ключ к решению загадки столь необычных и тесных взаимосвязей Шумера и Дильмуна на протяжении III–II тысячелетий до н. э.
В заключение, необходимо упомянуть еще об одном примечательном событии в истории археологического изучения Великой Аравии. Весной 1983 г. на юге полуострова, в Хадрамауте (Народная Демократическая Республика Йемен), начала свою работу совместная советско-йеменская комплексная экспедиция. Среди ее участников помимо этнографов, историков, лингвистов находились и археологи.