В поисках рая. Экспедиция «Кон-Тики»
Шрифт:
Островитяне выходили из церкви в отличном настроении. Можно ли придумать более легкий и приятный способ заработать путевку в Царство Небесное!
— Вот так же он все эти годы преследует меня и Пакеекее, — объяснил звонарь. — Стоит ему явиться на остров, как всю деревню восстанавливает против нас. Земляки разговаривать с нами не хотят. Ничего, скоро уедет, и они позабудут его наказы…
Мы были вне себя. Меня так и подмывало пойти в деревню и вздуть этого негодяя в черной сутане. В этой глуши у нас вдруг появился серьезный враг: белый, которого мы до тех пор и в глаза не видели! Какая несправедливость. Будто мы покушались хоть на одну из его душ…
А звонарь Тиоти уже рассказывал
Поход за кладами сорвался. Католики отказались грести, а два протестанта, Лив и я, не могли одни управиться с мореходной лодкой. К тому же за день пользования ею с меня запросили столько, что за эти деньги на Таити можно было купить себе лодку в полную собственность.
Всю ночь длилось наше совещание, и на рассвете мы, захватив рюкзаки, покинули свой домик. Решили походить по горам, пока в деревне не утихнут страсти. Звонарь не изменил дружбе. Он привел нам двух лошадей — свою и священника; на одну мы навьючили орехи, фрукты, котелок, палатку, плед и несколько банок тушеной говядины, полученных на «Тереоре».
Путь на тропу, ведущую в горы, лежал через деревню. Из многих домов поглядеть на нас вышли католики. Они уже не приветствовали нас обычным «каоха», а с презрительным видом о чем-то перешептывались между собой. Вот и дом отца Викторина. Хозяин в это время спал.
Наконец наш караван ступил на тропу, извивающуюся вдоль склона над бухтой. Впереди верхом ехала Лив, за ней шли я и звонарь; приемный сынишка священника Пахо вел навьюченную лошадь. Чем выше мы поднимались, тем лучше становилось настроение. Мы смеялись над этими негодяями, которые думали нас сломить.
Вот и солнце вышло из-за гор. Дул легкий свежий ветерок, внизу простерся могучий океан… Тропа, петляя, карабкалась все вверх и вверх, достигла гребня и продолжала подниматься вдоль него. Природа здесь была совсем дикая. Крутой склон отвесно обрывался в долину; поглядишь вниз — голова кружится. Где-то на противоположном склоне должна быть наша лачуга… Вот она, под пальмами, которые с высоты кажутся не больше цветочного венчика!
Начались горные луга. Самый воздух говорил о том, как мы высоко забрались. Нам столько рассказывали об этой части острова, которая никем не изучена и не нанесена на карты, а в специальной литературе почему-то названа пустыней. Иногда островитяне брали копья и отправлялись сюда на охоту с собаками, но холод быстро прогонял их обратно в долину. К кому из фатухивцев мы ни обращались, каждый по-своему описывал виденное. Теперь я понял, в чем дело: местность и в самом деле была удивительная. Ничего похожего на пустыню — напротив, такое разнообразие, такая красота, о которой я и не мечтал. Острые пики и шпили чередовались с круглыми макушками и плоскими площадками. Непроходимые дебри сменялись обширными лугами, луга — редколесьем и всякими причудливыми растениями. Мы наконец-то увидели цветы, почувствовали чудесное благоухание, которого нам так недоставало в сырой пальмовой долине. В листве копошились звонкоголосые птицы, над цветами порхали изумительные бабочки, летали разноцветные жучки.
Тут — пропасть до самого дна долины или берега моря, там — воткнувшиеся в небо пики… Мы были на высоте примерно тысячи метров. Здесь никто не жил — слишком холодно для полинезийцев. Нам горный климат казался идеальным, мы словно очнулись от вечной дремы, которая угнетала нас в долине.
Впереди раскинулся обширный луг с сухим папоротником и кустами гуайявы, усыпанными плодами,
Наши смуглые друзья жаловались, что зябнут. Дескать, им тут конец придет — еще никто не отваживался ночевать так высоко в горах. Тогда мы рассказали про нашу страну, где вода от мороза делается как камень, а дождь, замерзая, превращается в белый песок. Рассказали, как мы без лодки ходили по морю и спали в шалашах, которые делали из замороженного дождя. Они рты разевали, слушая такие басни. На Фату-Хиве тепло круглый год…
Пахо шел последним, стуча зубами от холода и покатываясь со смеху от наших выдумок. Чудесный парнишка — крепкий, стройный, славное тело. Ему всего двенадцать лет, и такого озорника свет еще не видал. Затеет какие-нибудь плутни и хохочет на весь лес, словно Пан. Или мчится верхом с Тарзаньими воплями. Мало кто из взрослых умел так быстро забраться вверх по стволу кокосовой пальмы, и никто проворнее его не бил копьем рыбу с острых камней в заливе. Этот живой, подвижный как ртуть бесенок мог и соврать и смошенничать, но все равно он нам нравился.
Мы шагали по тропе сквозь заросли папоротника, грызя гуайявы. Вдруг Пахо выпустил из рук повод вьючной лошади и помчался вниз по склону. В жизни не видел такого отчаянного бега: два шага — огромный прыжок, два шага — прыжок. Миг — и исчез за гребнем.
Мы решили было, что парень свихнулся, но тут снизу донесся дикий крик и визг, а затем Пахо вынырнул из-за гребня, держа в руках какое-то бешено отбивающееся существо. Мы не сразу разглядели, что это такое, но и без того можно было догадаться, что способен так визжать только поросенок! Да-да, мальчуган поймал руками дикого поросенка! И теперь они словно старались перевизжать друг друга. Вот Пахо пробивается сквозь высокий, по грудь, папоротник, одной рукой держа звереныша, а другой сжимая его морду, чтобы не отхватил пальцы.
И тут мы увидели такое, что я не скоро забуду. Куда там приключенческий фильм! В папоротнике мелькнула черная спина дикой свиньи с взъерошенной щетиной, а с другой стороны мчалась вторая! Точно два паровоза неслись прямо на мальчишку, который стиснул в объятиях визжащего поросенка.
Мы вскрикнули от страха, предупреждая Пахо об опасности. И когда первый зверь был совсем близко, мальчишка, издав пронзительный боевой клич, тигром отскочил в сторону. Еще прыжок, еще, но беспокойную добычу он не отпускал. Каким-то чудом Пахо увернулся от преследования и доставил нам свой трофей!
Под градом камней свиньи отступили. Но когда звонарь накинул на шею поросенку лубяную веревку, звереныш щелкнул зубами, вырвался и улизнул в заросли. Пришлось силой удерживать Пахо, чтобы он не ринулся вдогонку.
Наконец мы пришли к горному источнику — маленькой ямке с водой в пещере Теумукеукеу. Разбили лагерь, а наши друзья, сев на лошадей, галопом помчались вниз.
И вот мы одни, а вокруг самый красивый ландшафт, какой нам приходилось видеть до сих пор на тихоокеанских островах. Под сенью дерева, покрытого кроваво-красными цветками, мы сделали себе ложе из папоротника. Рядом стеной стоял лес с неведомыми растениями. Впереди полого спускался луг, дальше открывался вид на плато и горы Ханававе. Стемнело, мы разожгли костер, чтобы вскипятить чай — сухие апельсиновые листья. Я перевернул большой камень; под ним вокруг кучки белых яиц извивалась огромная ядовитая тысяченожка. И этот рай не без змей…