В поисках рая. Экспедиция «Кон-Тики»
Шрифт:
Дни складывались в недели, недели — в месяцы, и, когда прошло три месяца без каких-либо перемен, мы решили, что все ясно. Последние новости о том, что происходит в мире, были шестимесячной давности. Тогда шла война в Испании. И в Китае. Видно, теперь началась мировая бойня. От островитян мы слышали, что во время Первой мировой войны они годами были оторваны от внешнего мира. Никто не заходил за копрой. Тогда на Фату-Хиве даже не знали о том, что был разрушен Папеэте.
На четвертый месяц тщетных ожиданий в деревне стало совсем скверно. И особенно отвратительно чувствовал себя отец Викторин. Он решил любой ценой покинуть Фату-Хиву.
До
По приказу отца Викторина фатухивцы законопатили щели в шлюпке, вывели ее через прибой и поставили на якорь в бухте, чтобы разбухли доски. Затем они срубили в лесу несколько тонких деревьев для мачты и оснастили ее огромным парусом — на наш взгляд, слишком большим для такой скорлупки.
Океан избороздили буйные валы, дул сильный ветер — правда, в нужном направлении, на север, к ближайшим от Фату-Хивы островам Хива-Оа и Тахуата.
И однажды утром — оно было таким же хмурым, как и многие предыдущие, — отец Викторин решился. Вместе с командой гребцов он вышел на подлатанной шлюпке в океан. Нельзя было не воздать должного его отваге. Огромные волны швыряли лодку вверх-вниз, она то и дело исчезала за водяной горой, нам казалось — навсегда. Но всякий раз ее выносил вверх гребень очередной волны. Вот белый парус затерялся вдали. Мы долго стояли на берегу, волнуясь за смельчаков.
Отец Викторин хотел остаться на Хива-Оа, главном острове архипелага, а его спутники должны вернуться с рисом, мукой, сахаром. Вернутся ли?.. Наконец через неделю наблюдатель на берегу сообщил, что видит шлюпку.
Могучие волны легко вынесли ее на берег. Команда была совершенно измотана. Им пришлось работать веслами всю дорогу до Фату-Хивы. Мачта сломалась, из днища вышибло доску, и, пока длилась починка, они немало потрудились, вычерпывая воду. Отца Викторина доставили благополучно, но из продуктов раздобыли только небольшой мешок муки.
Путешественники добрели до своих жилищ и заснули как убитые. Но мы успели выяснить, что никакой войны нет, виноваты спекулянты копрой.
Положение становилось отчаянным. Суда не появлялись.
А тут еще стало ясно, что наши ноги под угрозой ампутации. Даже островитяне не могли смотреть на них без ужаса. После того как патер уехал, большинство фатухивцев восстановило с нами добрые отношения. Вилли, честный католик, долго не знал, как себя вести, но теперь и он всячески старался нам помочь.
И вот мы созвали совет. Выбора не оставалось: надо отправляться в путь. Вилли и еще несколько человек решили плыть за мукой и рисом и согласились взять нас с собой. Хижину пока можно запереть.
Но как уберечь наши коллекции от разграбления? С собой мы можем взять только чемодан с одеждой, а черепа, идолов и древние изделия придется оставить. Может быть, еще раз выступить в роли фокусника? Я позвал к себе в гости несколько фатухивцев и дал им понюхать формалин. Они расчихались, запрыгали, зажимая нос, а я объявил, что это смертельный яд, им будет облит весь пол хижины. Жидкость, которая убивала даже тысяченожку, произвела на них сильнейшее впечатление. Тысяченожку! Ведь ее хоть режь на куски, хоть топи — все равно оживет. А эта жидкость ее умерщвляла! Для большей убедительности я, прежде чем поливать пол, заткнул себе
Простившись со своим первым жильем, провожаемые тучей комаров, мы зашагали вниз по долине, уверенные, что наши коллекции хранятся надежно, как в сейфе.
Эту ночь мы провели у Вилли. Ни одного комарика! Мы уже успели забыть, что такое спокойные ночи… Точно всю жизнь прожили в этом лесу.
Под утро нас разбудил собачий лай. Одновременно из лесу вынырнуло несколько фонарей: это собиралась команда. Сегодня выходим в море. Как-то погода? По темному небу мчались тучи. Значит, в океане сильное волнение. Подождем немного…
Было холодновато; поставили чай, чтобы согреться и разогнать сон. Странно было сидеть в окружении старых недругов. Ни звонаря, ни Пакеекее, зато вместе с нами пил чай Иоане. Он беспокойно поглядывал на небо: накрапывал дождь.
Как сильно прибой грохочет! Никогда еще мы не слышали такого рева. От холода и страха по телу бегали мурашки.
Кажется, светает? Да, утро теснит ночь. Вилли встал и распорядился: «Хаман!» [9]
Итак, в путь. Приступаем к безумному предприятию. Но ждать на острове еще хуже. Мы вереницей спустились на берег, а тут оглушительный рев прибоя вытеснил из головы все сомнения и колебания. Умелые гребцы отвезли нас на пироге к шлюпке и вернулись за другими пассажирами. Вот уже и последний заход сделан, а на берегу, отчаянно размахивая руками, стоит кто-то. Это полукитаец из Ханававе, он тоже пресытился Фату-Хивой. Но у нас больше нет мест, а он притащил все свое имущество, да к тому же захватил свинью и несколько кур! И смешно и жалко человека, так ему хотелось плыть с нами. Но шлюпка и без того перегружена, борта чуть-чуть выдаются над водой. По правде говоря, нам с Лив вся эта затея вообще казалась безрассудной. А впрочем, ведь прошлый рейс прошел благополучно…
9
Пошли!
Под банками лежали запасы бананов, на носу стоял бидон с пресной водой. Если все будет хорошо, мы при таком ветре за день доберемся до цели. Правда, у нас нет ни карты, ни компаса, но достаточно с самого начала взять верный курс и идти прямо, пока из-за горизонта не появятся горы Хива-Оа. Вот если опустится туман, тогда мы пропали: не заметим, как окажемся за пределами архипелага.
Перегруженная лодка угрожающе кренилась. Фатухивцы еще раз проверили направление ветра. Все в порядке: пассат дул нам в спину.
Нас было одиннадцать. Роль капитана исполнял старик Иоане; он сидел на корме, держа рулевое весло, облаченный в свое обычное одеяние — соломенную шляпу, белые шорты и майку. Рядом с ним на чемоданах и мешках примостились Вилли, Лив и я. Впереди сидели гребцы: энергичные лица, закаленная обветренная кожа, смуглые торсы, тугие мышцы. На тот случай, если не выдержат доски в днище, приготовлены молоток и гвозди.
Иоане ждал, улыбаясь волнам и ветру. Казалось, он высечен из камня.
Пора… Иоане встал, обнажил голову, перекрестил грудь и лоб. Гребцы, суровые, торжественные, опустили головы; Иоане медленно прочел молитву на родном языке. Затем все еще раз перекрестились — церемония окончена.