В поисках рая. Экспедиция «Кон-Тики»
Шрифт:
Лив очнулась, но глаза ее безумно смотрели на пенный хаос. Гребцы внимательно слушали команду Иоане. Парни, которых свалила морская болезнь, получили одно весло на двоих; теперь нужна каждая пара рук.
Решительно идем к кромке прибоя, но сзади нас вырастает грозный вал, и приходится отступать, лихорадочно работая веслами. Точно мячик, шлюпка взлетает в воздух. Пронесло… Можно опять вперед.
Иоане — лицо как у разъяренного демона — срывающимся голосом выкрикивал команды. Гребцы ловили каждое его слово. Он был весь внимание и энергия. Только его воля и опыт могли
Вот она, нужная волна! Иоане командует:
— Навались, навались!
И гребцы, стиснув зубы, сверкая глазами, навалились так, что весла затрещали.
Через всю полосу прибоя стремительно нес шлюпку бурлящий гребень. Мы судорожно держались за борта. Вдруг двое парней выпустили свое весло.
Иоане взревел от ярости. Вилли в прыжке пролетел мимо нас и схватил весло; парни лежали плашмя на груде фруктов.
Но Вилли опоздал. Шлюпка уже развернулась боком к волне, и Иоане ничего не мог сделать. Бросив весла, гребцы вскочили на ноги и прыгнули за борт. Я схватил Лив и тоже нырнул в воду. Вилли — за нами. Нас подхватил бушующий водоворот.
Опомнился я, когда ощутил под ногами песок, и тотчас побежал вместе с Лив к берегу, спасаясь от неумолимо надвигающейся с моря новой, отливающей стеклянным блеском стены. Нас тормозила, отступая, предыдущая волна, но мы вырвались из ее цепких объятий и упали на траву.
А наши спутники облепили шлюпку, которую швыряло прибоем. Любой ценой надо спасти ее! Они поминутно исчезали в жидкой лавине, но лодку не выпускали. Плывя больше под водой, чем по воде, вытащили на берег все мешки и чемоданы, а затем привели и шлюпку!
На всякий случай мы отнесли наше имущество подальше в лес. Весла, фрукты и прочие мелочи волны потом сами выбросят на берег. Мы добрались до Хива-Оа.
Глава восьмая
На Хива-Оа
С берега в пальмовую рощу вела поросшая травой дорожка. Сперва мы увидели домик телеграфиста, потом, возле самой дороги, футбольное поле, правда не очень-то ровное, но все-таки цивилизация! И островитяне здесь выглядели более элегантно, чем наши фатухивские друзья. Шляпа набекрень, в уголке рта небрежно болтается сигарета — сразу видно, что сюда часто наведываются увеселительные яхты.
Местные жители смотрели на нас критически. Они уже успели раскусить белых и делили их на три категории: мундиры, требующие почтения, туристы — предмет их насмешек, и заготовщики копры, к которым здесь относились безо всякого уважения.
Мундир олицетворял правительство, власть. Власть, которая издает законы и отправляет островитян
Турист, по их понятиям, живое воплощение глупости. Он тратит жизнь на то, чтобы слоняться по белу свету и бросать деньги на ветер. За старого, потрескавшегося каменного божка он отдаст не только кучу денег, но даже шляпу и костюм!
А сколько глупых вопросов он задает! Турист не видит разницы между феи и другими бананами; годовалый ребенок толковее его. Ни дома, ни красивые наряды островитян его не привлекают; сойдя на берег, он тотчас устремляется в лес — дескать, вот где красота!
Но турист хоть миллионер. Не то что заготовщики копры. Эти тоже белые, но совершенно нищие. Правда, голова у них варит лучше, и они не донимают людей вопросами. И в кокосовых пальмах знают толк не хуже островитян, и лихо пьют кокосовое вино. Но они приезжают не сорить деньгами, а выкачивать их. Туристы и правительство смотрят на них свысока, как на людей более низкого сорта. Словом, какие-то странные люди…
Поскольку мы прибыли на скромном туземном суденышке и сошли на берег в такую дрянную погоду, нас встретили с холодком. А когда мы, одетые в мокрое тряпье, устало побрели по дорожке, местные жители вынесли окончательный приговор: это белые самого низшего разряда.
Точно так же оценил нас жандарм Триффе, когда мы вместе с Вилли и Иоане постучали в дверь его конторы. Ибо белый, который всю свою жизнь провел в одиночестве среди полинезийцев, перенимает их взгляд на вещи.
Тощий человек в пробковом шлеме смерил нас мутным взглядом. Не вынимая из кармана правой руки, протянул левую Лив для приветствия. Затем повернулся к нам спиной и пригласил Вилли и Иоане переночевать у него, если им некуда пойти. На нас он больше не глядел. Что ж, вид у нас и впрямь был не особенно представительный.
Пошли дальше…
В дальнем конце деревни мы отыскали лавку мистера Боба; просто Боба, и все, или Попе по-местному. Он встретил нас в дверях — толстый, улыбающийся. Короткие штаны, волосатые ноги, разрисованные татуировкой руки. Наколотый на руке голубоватый якорек отлично сочетался со всем его обликом: сразу видно бывшего моряка, который осел на суше.
Но и здесь для нас не было места. Мистер Боб сообщил, что у него поселились два фотографа, больше некуда. И исчез в доме, пробурчав что-то насчет несносной погоды. В самом деле, шел дождь…
Только теперь до нас дошло, что мы в чем-то провинились. Жить дикарем не комильфо. Нас и здесь окружал мир, основанный на борьбе за преуспевание. Мы бросили вызов здешним белым тем, что не считались с правилами приличия. Задели их гордость, самодовольное убеждение, что они не отстают от времени, живут не в каком-нибудь глухом захолустье.
Мимо прошли наши гребцы. Их приютили в католической миссии.
Вилли был родственником местного вождя и устроился у него.
Вспомнив совет Пакеекее, мы отыскали дом протестантского священника. Грязный, темный барак на отшибе был, может быть, попросторнее большинства здешних лачуг, но ничуть не уютнее. Все, кто исповедовали веру священника-протестанта, могли поселиться в его бараке.