В поисках рая. Экспедиция «Кон-Тики»
Шрифт:
Навстречу нам вышел улыбающийся босой священник в черном пиджаке и полинезийской юбочке. Он пригласил нас присоединиться к пастве. Помню страшно фальшивое псалмопение, калейдоскоп странных лиц, затем мы повалились на только что освободившуюся кровать и уснули.
Когда мы проснулись, был ясный день. Сквозь разбитое окно лучи солнца падали на кучу кофе, рассыпанного для сушки на полу. За стеной кто-то стонал и кашлял.
Лив стиснула зубы. Нет, здесь оставаться невозможно.
Мы достали из «непромокаемого» чемодана
Лив — в шелковом платье и в туфлях на высоких каблуках, я — в костюме и шляпе — отправились, прихрамывая, в деревню. Великолепный эффект! Никто не смотрел на пятна и складки. Теперь мы в глазах местных жителей были туристами! Совсем другое дело.
Боб стоял в лавке, окруженный горластыми покупателями. Он отпускал варенье, жидкость для волос, фуражки с блестящими козырьками. Одна женщина попросила полметра резинки. Боб приложил кусок резинки к мерке, растянул до нужной длины и отрезал. Затем подал изумленной покупательнице коротенькую резинку.
— Мистер Боб, — обратился я к нему, — нам бы кое-что купить…
Боб смотрел на нас и не узнавал.
— Слушаюсь, мистер, — вымолвил он наконец, вежливо поклонившись.
— Варенье есть? — спросил я.
— Есть, мистер, сколько банок вам надо?
— Давайте все.
— Ты с ума сошел, — прошептала Лив, глядя, как Боб громоздит на прилавке гору банок с заманчивыми этикетками.
— Тс-с, — ответил я, — надо пустить пыль в глаза.
— Все, — с почтением в голосе доложил Боб, заставив половину прилавка разноцветными банками.
— Еще что-нибудь вкусное есть? — осведомился я.
— Конфеты, леденцы и шоколад, — отчеканил Боб, стирая со лба пот и не сводя с меня почтительного взгляда.
— Несите весь запас, — распорядился я. — А как с табаком?
— Какой — вы курите?
— Я не курю, мне для подарков местным жителям.
Зрители, окружившие нас, облизывались, глядя, как Боб достает добрую порцию жевательного табака и длинный нож.
— Столько?
— Чего там резать, все давайте, — небрежно бросил я, чувствуя себя Ротшильдом в деревенской лавке. — А это что? — продолжал я.
— Жидкость для волос, с Таити прислали.
— Давайте.
Тут и Лив сориентировалась и стала отбирать товары для себя. Когда весь прилавок был завален покупками, мы угомонились.
Я вытащил свой самый большой чек, готовясь уплатить.
— Что вы, это не к спеху! — всполошился Боб и торопливо схватил чек.
Мы вышли из лавки, чувствуя себя князьями. Условились, что покупки нам пришлют. Куда? Этого мы пока сами не знали…
Положение было исправлено. Отныне на нас смотрели как на людей.
На дороге нам встретились «фотографы», о которых Боб говорил накануне. Он — худой, обвешанный аппаратами, на одной руке браслет из кабаньих клыков. Она — маленькая, юркая,
Они были для нас словно оазис в пустыне. Мы тотчас подружились. Мадам Рене Шамон, французская журналистка, прибыла на Хива-Оа с кинооператором, чтобы сделать фильм об острове, где некогда жил Поль Гоген. Название — «По стопам Гогена». Они уже сняли первые кадры — дорожку от берега в глубь острова, по которой ходил великий художник.
Мадам Шамон была женщина энергичная, не признающая никаких препятствий. Увидев наши ноги и услышав, где мы ночевали, она буквально взорвалась.
— Се т’юнь скандаль! — кричала она. — Вы находитесь в колониях моей страны, и сегодня ночью мадам Хейердал будет спать по-человечески, хотя бы мне для этого пришлось уступить свою собственную кровать!
Они поселились в пустующем домике губернатора, к Бобу ходили только есть.
Мадам Шамон и кинооператор приплыли на «Тереоре» накануне утром. Они собирались поработать на Хива-Оа неделю-другую, пока шхуна набирает груз копры, а потом вернуться на Таити.
— А оттуда — домой, — воскликнул тощий оператор, блаженно улыбаясь. — Тысячу стройных пальм за одну сосновую иголку под снегом!
— Да уж, занесло нас в дыру! — бушевала Рене Шамон. — Вернусь во Францию — такую пародию сочиню!.. Назвали когда-то Южные моря раем, и теперь никто не смеет сказать правду.
На дороге показалась жалкая фигура Триффе, окруженная толпой островитян. Мадам Шамон подмигнула нам и налетела на беднягу, словно ураган. Он в отчаянии воздел руки к небу. И вот уже рабочие несут в свободное бунгало, где некогда жил врач, кровати, постель, веники.
Через неделю мы сердечно попрощались с нашими заботливыми друзьями. Держа за руку навьюченного оператора, маленькая огненная француженка крикнула последнее «о ревуар» и прыгнула в шлюпку «Тереоры», пришвартованную к утесу, который заменял пирс.
«Тереора» увезла также наших попутчиков с Фату-Хивы. За кормой шхуны прыгала на буксире старая лодчонка Вилли. Скоро они высадятся на уединенном островке, где стоит в лесу пустая бамбуковая хижина…
А нам пришлось остаться лечить ноги. Мы очень подружились с лекарем, недаром его, как и меня, звали Тераи. Я отлично помнил свое полинезийское имя: Тераи Матеата.
Тераи родился на Таити. В тамошней больнице он научился оказывать первую помощь, лечить несложные болезни. И надо сказать, он хорошо знал свое дело. Тераи колол и резал, врачевал мазями, извлекал больные ногти, чтобы спасти кость от инфекции. Совсем молодой — ему было немногим более двадцати лет, — он весил килограммов сто с лишним. Внешностью Тераи напоминал своего соплеменника Терииероо и был таким же добродушным здоровяком. Умница, полный чувства собственного достоинства, верный традициям своего народа, нисколько не испорченный новыми временами.