В поисках смысла
Шрифт:
— А теперь мне расскажите, что это было, — требует капитан наедине в своей каюте.
— Образцы нового вооружения — просто ответил я.
— Взрывы от первых двух и последних были разные.
— Заряд разный.
— Три ракеты на линейный корабль, — теребит капитан кончик уса, — судя по силе взрыва, хватило бы и одной, той, которая в носовую часть попала.
— Вот и надо, чтобы одна на корабль была. Да и дальность мала. Нам повезло.
— Нам повезло, — эхом повторяет Васильев, — впредь прошу более подробно обсуждать со мной ваши намерения такого рода.
— Да уже не пригодится, надеюсь, — я улыбаюсь, не в силах сдержать
— Получилось, как вы как-то сказали, полный улет, — улыбается он.
И мы смеемся до слез, глядя друг на друга. Вышли на палубу, всеобщее волнение сменилось радостью. Люди только что осознали, что им грозило и что получилось. Васильев приказал выдать всем тройную порцию водки и накрывать стол.
Мы уселись на палубе под звездами за импровизированным столом из досок и бочек. Я настоял, чтобы моя команда была вместе со мной. Правда, все равно на другом конце оказалась. Все перебивали друг друга, рассказывали, кто и что видел и делал. Кирша с Петьшей сидели героями. Остальные наводящие несколько сникли.
— Ракеты наши несовершенны, успокаиваю я, — три в цель попали. Если вы так с версты стрельнете, то вся Европа под белыми флагами ходить будет при нашем появлении.
— А что там, и стрельнем — жует важно Кирша, — я бедовый.
Петя ничего не говорит. Он попал два раза. И так все ясно.
Так, воодушевленные победой, мы дошли до бухты, на северном берегу которой был маленький порт Пуэрто-Десиадо. По нашим сведениям здесь китобойная база. Но видим только несколько жилых домов. Два десятка жителей встречали нас, как редких гостей. Выяснилось, что англичане топили чужие суда, рыболовов и торговцев, поэтому база заброшена. Никто давно не заходит. Лишь изредка американские китобои привозят провизию.
Мы выменяли на кукурузу и ячмень несколько коз. Гуляли каждый день по сопкам и невысоким горам. Матросы подправили снасти. Из реки наполнили бочки, на что ушло три дня. Наступило Рождество с торжественной службой, пиром и фейерверками. А потом и Новый Год, как и положено ему наступать у нормальных людей.
Тем временем Петров озаботился сделать Рамле предложение. Сначала получил от меня согласие. Скорее в шутку, но, тем не менее, спросил. Потом вместе с ним пошли к капитану. Васильев задумался.
— Такой брак окажется в России неприемлемым. Боюсь, что скоропалительное решение приведет к плачевным результатам. Рами славная девушка, но нравы наши не допускают подобного союза. Подумайте.
— Думал. И премного.
— Горе будет не только вам, но и ей. Представьте русскую зиму и крестьянок, тыкающих пальцами. Шутки соседей и коллег за спиной, а то и дерзости.
— За дерзости найду, как спросить. Дело в другом. Никогда я не встречал женщину, которая меня чувствует так, как она. И если судьба моя такова, что жена рождена негритянкой, то я не желаю от нее отказываться. Мне тридцать девять лет, и я уже вышел из того возраста, когда действуют в порыве.
— Я не препятствую вам. Но для совершения Таинства нужно, чтоб она была крещена.
— Будет.
Втроем мы решили, что руку возлюбленной Петров должен просить у Феди.
Сразу после отправления из Пуэрто-Десеадо он был вызван в мою каюту. Русский язык Федя уже понимал хорошо, но говорить еще слаб. Во избежании недопонимания переводчиком взяли Игната. У них отношения доверительные и друг с другом они прекрасно общаются.
Я сказал, а Игнат истолковал.
— Спрашивает, мол, Петров тебе брат названный. Родственник, стало быть. Рамла по жене ему тоже родственница. Будешь ли ты ему родственник в таком случае?
Мой казак просветил Федю, что и как в наших отношениях. Поэтому вопрос у него весьма практический.
— А как же, — улыбаюсь я, — если захочешь, то так и будет.
Федя очень захотел и дал разрешение весьма энергично: громко заорал, призывая Рами. Затем потерся носом с ней, с доктором, со всеми нами. И вручил ее Петрову.
Игнат подсуетился на счет символического выкупа. Пока мы слушали торжественную непереводимую речь, он сбегал и принес кинжал, папаху и казачью одежду. Она маловата, но женщины поправят. Папаху Федя надел сразу. Кинжал вместе с поясом затянул поверх белой рубахи. Глядя на него у меня появилась мысль.
— Игнат, вот что. Ты его натаскай по устройству жизни казачьей, объясни, что к чему. Будет для него одно дело.
— Не сомневайся, и говорил и еще расскажу.
Обсуждений теперь надолго всей команде. Петров решительно настроен и уговорил капитана не откладывать. Судовой священник Михаил Иванов, еще по прошлой экспедиции знакомый экипажу, крестил Рамлу с именем Арина. А на следующий день повенчал молодых. По такому случаю Алена отдала лучшее платье и украшения. Молодая выглядела весьма притягательно, но ничем не выказывала чувств. Будто ее никак не касается. Жена объяснила, что она просто волнуется.
Все прошло торжественно и красиво. В безбрежном море звучали православные молитвы. Молодые поселились в каюте Сергея.
Вскоре мы подошли к Магелланову проливу. Здесь пришлось быть крайне осторожными. Мели и подводные скалы погубили множество кораблей. И расстояние менее пятисот верст мы проходили две недели. По благополучном миновании отслужили благодарственный молебен. И перед нами открылся Тихий океан.
Глава 13
По мере продвижения на север становилось теплей. Рами и Федя перестали кутаться во все одеяла, которые находили. Два раза был шторм, приходилось по несколько дней болтаться в гамаках на жилой палубе. Шлюп с честью вынес все испытания, чего не скажешь о Петрове. Он держался молодцом, но эта качка заставила его проклинать морские невзгоды. Верная Рами все время рядом с ним. Но тут даже шаманские заговоры не помогают. Точнее, на них нужно согласие, а Сергей наотрез отказался поставить эксперимент на себе.
И большое счастье, что такие бури не повторялись. Через месяц установился вполне средиземноморский климат, и если бы не холодное морское течение, из-за которого совершенно не возможно купаться, то можно вообразить себя возле Лазурного берега.
Вскоре мы встали на рейде порта Вальпараисо. Панамского канала еще нет. Все, кто поднимается к экватору вдоль чилийского побережья, заходят сюда для ремонта и отдыха. Поэтому кораблей здесь не меньше, чем Монтевидео.
Город небольшой, но оживленный. И он же — ворота в столицу Сантьяго. Испанская красивая речь иногда перебивается вальяжной и деловой английской, французским прононсом, немецким, напрягающим меня слогом. Улочки мощены камнем, стены домов выбелены. За деревьями заботливо ухаживают, а кустарник постригают.