В поисках Солнца
Шрифт:
Он собирается бежать, но вместо этого дергает дверь. Она закрыта, он стучит, кажется, доля секунды -- и ему откроют, но нет.
За спиной, совсем близко, -- свист. Шестеро полицейских вбегают во двор, и Ра поспешно отходит от подъезда. Свист:
– Стой! Гражданин! Стойте, - как-то по-нацистски вытянув руку вперед, к нему идет сержант, - документики, пожалуйста, предъявите.
Ра послушно рыщет по карманам, пока пять полицейских обшаривают углы.
– Утекли по ходу, - говорит кто-то, - Вы тут никого не видели?
– это уже к Ра.
– Не обратил внимания.
– Ра по второму кругу залезает в карман.
– Ну?
– поторапливает полицейский.
– Сейчас-сейчас, - говорит он и тихо, наклонившись к самому его уху, прибавляет.
– Послушай, товарищ старшина, на два дня просрочена. Болел. Холод -- такая дрянь. Прямо сейчас все сделаю, обещаю. Только к психам не веди. На дух их не переношу, - и Ра протягивает полицейскому паспорт с вложенной в него купюрой. Тот внимательно изучает "документик" и отдает паспорт.
Свист. Шесть человек покидают двор. Ра дрожащей рукой хватает листовку астрономического кружка и идет к подъезду.
Свист. Сержант возвращается.
– Очистить территорию! Немедленно!
Ра послушно кивает и выходит вслед за полицейским.
Уже в электричке, достав листовку кармана, он прочтет: "Разыскивается астроном. Восемь лет назад, осенью поднял ведро у входа в НИИ". И ниже аккуратно женским почерком вписан адрес того самого двора.
Глава Шестая
Люди выходят из комнаты, глядя друг другу в затылки, подолгу стоят на пороге, втыкая ноги в непросохшую обувь, потом оборачиваются, прощаясь с хозяйкой, и стремительно исчезают в сырости подъезда. Длинноволосый мужчина мнет в руках плащ, но никак не наденет его.
– Ну?
– говорит он, наконец, но после многообещающего зачина замолкает и снова принимается мять плащ.
– Что?
– отрезает Пута, прислоняясь к дверному косяку.
– Не получается ничего, да?
– Мало. И слабые, - отвечает она, слегка подталкивая гостя к выходу.
– Хочешь, еще попробуем вдвоем?
Она изображает удивление, но это только притворство, ведь ей было известно, что он предложит нечто подобное.
– Не работаю сегодня уже.
– А отдохнуть?
Он поправляет длинную прядь черных, цвета воронова крыла волос (на его личном сайте написано: цвета вороньего крыла), прячет ее за ухо с серьгой. На груди у него несколько амулетов, призванных увеличивать магическую силу.
– В одиночестве буду, - она нетерпеливо смотрит на гостя, и тот нехотя надевает плащ.
– Ну?
– повторяет он, скрещивая руки на груди.
– Почему ты не соглашаешься? Я -- сильный маг, ты тоже ничего. Может, даже сильнее многих, - прибавляет он быстро, заметив ее ухмылку.
– Мы могли бы... вместе...
– не договаривает, вытаскивает прядь из-за уха, накручивает на палец.
– Есть Другой, - отвечает Пута спокойно, и гость глядит как бы сомневаясь, но все же переступает через порог.
– А если я тебя сдам полиции?
–
– Ты собираешься, - отвечает она ровно и тихо, глядя магу в лицо, и закрывает дверь.
– Пута!
– кричит он. Щелкает замок, - Прости!
– сдавленно доносится снаружи, - Пута!
У входа лежит коробка из издательства: книги, не принятые магазинами. Всякий раз приходится через нее перешагивать. Она возвращается в комнату и собирает со стола грязные кружки и рассыпанные крошки печенья. Окна забиты деревянными балками, и свет просачивается внутрь не лучами -- лезвиями, но так квартира выглядит необитаемой, и это спасает от полицейских рейдов. На тумбочке в ванной -- желтые таблетки в форме сердечек и еще несколько коробок с обычными, круглыми и белыми: в них сердце спряталось в названии. Они все не помогают. Ночью, перед тем, как зажечь лампу, она опускает тяжелые шторы: так тонкие иглы электрического света не просачиваются на улицу, и искусственные звезды горят для нее холодным белым светом. До Планеты так далеко, что даже глаза не дотягиваются, только сердце. Одиночество. От сердца до сердца -- вселенский холод. Она садится на пол, закрыв глаза, и слышит, как кто-то дерется на кулаках в ее груди, и она чувствует резкие и неровные удары, и иногда - боль.
По утрам встает солнце, и Пута приподнимает шторы, позволяя острым лучам царапать ее кожу. Днем к ней приходят люди, и она, пропуская их в приоткрытую дверь, гадает им по кофе или картам, ладоням или волосам, зернам и плевелам. Аяна спросила ее однажды: "Ты действительно владеешь всеми этими способами гадания?" "Ни одним - ответила Пута, - Карты и зерна не для меня -- для них. Они могут верить только тому, что знают".
– "И ты видишь все?" - "К счастью, нет", - отвечает она.
Аяна забирается на подоконник общежития рядом с Путой, сбрасывает ноги наружу, и на них садится, медленно тая, снег.
– Ты себя сжигаешь, а оно не стоит того, - она вертит огромные перстни на пальцах и говорит, - Как тот маг, с которым я тебя свела?
– Какой маг?..
– не понимает Пута, - А, этот, - и молчит.
– Пута... Не стоит оно того. Может, пора начать жить?
– Поздно уже начинать, - ответила Пута, теребя пуговицу на рубашке. Аяна выругалась, бросила вниз окурок.
– Поздно пытаться им ответить! Вот это действительно поздно!
– Жаль, что твой муж не разрешает тебе мне помогать, - тихо произносит Пута.
– И мне жаль. И мне! Но еще больше мне жаль, что ты себя убиваешь!
– Так помоги мне!
– Ни за что!
– выпаливает она неожиданно и краснеет, ногами зарываясь глубже в снег:
– Он мне не запрещает, это я. И детей к тебе тоже я не пускаю.
– Я знаю это, - говорит Пута тихо.
– Я бы и тебя не пустила, но как тебя удержать!.. Зачем тебе это? Ты ведь уже им не ответишь.
– Я знаю. Но... есть Другой...
– она не закончила. Пуговица с хрустом оторвалась от рубашки. Аяна тяжело, как-то по-матерински вздохнула и закурила еще одну сигарету. Снег таял на голых ногах.