В поисках Великого хана
Шрифт:
Один из возвратившихся с берега моряков сообщил адмиралу, что просто диву даешься, глядя на то количество золота, которое христиане успели выменять, можно сказать, за ничто, и что туземцы твердят в один голос, будто это сущие пустяки по сравнению с тем, что они притащат им в течение ближайшего месяца;
Ничто не могло успокоительнее подействовать на Колона, чем это известие, заставившее его забыть о недавнем несчастье. Гуанакари, поняв, что его небесному гостю доставляют удовольствие лишь разговоры о золоте, сказал ему, чтобы он не тревожился, так как он, Гуанакари, доставит ему столько золота, сколько он пожелает, только пусть адмирал даст ему срок, чтобы переправить это золото из Сипанго, внутренней области острова, называемой ими Сибао.
Обрадованный этим обещанием, Колон пригласил Гуанакари пообедать с ним на «Нинье», после чего они оба сошли на берег,
Гуанакари был весьма горд своим нарядом. Дело в том, что Колон подарил ему одну из своих рубашек, и король надел ее на себя. Адмирал отдал ему, сверх того, пару перчаток, и Гуанакари, по-видимому, ценил их выше всего, так как ему казалось, что, подчеркивая его величие, они свидетельствуют о присущем ему высоком происхождении. Он был так же немногословен, как остальные главари племени; изъяснялся же он преимущественно посредством знаков, и притом с такой уверенностью, что Колона в конце концов привела в восхищение его мимика. Гуанакари считал, по-видимому, верхом роскоши разгуливать в перчатках, ибо это придавало своеобразие и выразительность языку его рук.
После трапезы он приказал слугам подать какие-то травы, которыми долго тер себе руки; адмирал же велел Лусеро принести воду для омовения, и она подала ему умывальный таз и оловянный кувшин – предметы, вызвавшие удивление и зависть туземного короля.
Когда им надоело бродить по берегу, адмирал послал на каравеллу за турецким луком и пучком стрел и, когда они были доставлены, велел одному из матросов, слывшему отличным стрелком, показать свое искусство присутствующим. На Гуанакари это произвело сильное впечатление; он рассказал, что и карибы, прибывающие сюда в больших каноэ, чтобы охотиться на людей, тоже имеют луки и стрелы, только их стрелы без железных наконечников, и сделаны они из тростника или твердого дерева, потому что в этих краях не знают никаких металлов, кроме золота, а это последнее, как не ржавеющее, идет у них исключительно на изготовление предметов религиозного культа.
Адмирал знаками заверил своего собеседника, что испанские короли распорядятся уничтожить карибов, и приказал, чтобы показать свою силу, выстрелить из бомбарды, а затем еще из эспингарды. Большинство индейцев от грохота этих выстрелов в ужасе попадали на землю.
Гуанакари подарил Колону большую маску с золотыми ушами и кусочками золота вместо глаз; он вручил ему также несколько золотых украшений, повесив их Колону на голову и на шею; менее ценные подарки были им розданы и всем друзьям великого вождя белых. И так как золото, надо полагать, целительно действовало на адмирала, «страдания и скорбь, мучившие его в связи с гибелью корабля, постепенно утихли, и он проникся сознанием, что если господь бог назначил ему претерпеть кораблекрушение, то это только для того, чтобы он, дон Кристобаль, сделал здесь остановку».
– Передо мной тут открываются такие возможноссти, – говорил он ближайшим друзьям, – что я начинаю считать случившееся несчастье огромной удачею. Получилось так, что я вынужден оставить здесь часть нашего экипажа, чего я никоим образом не имел бы возможности сделать, если бы не погибла «Санта Мария», так как я не мог бы оставить столько исправной одежды, столько продовольствия, оружия и снаряжения для крепости, сколько могу оставить теперь, из-за гибели корабля.
Многие из матросов флагманского корабля, соблазнившись кротостью и добродушием местных жителей, а главное – золотом – его было, правда, не очень-то много, хотя все уверяли, что в близком будущем оно появится в несметном количестве, – стали просить адмирала разрешить им остаться в этой стране. Колон только того и хотел. Он предоставил каждому неограниченную свободу выбора и всем пожелавшим остаться до его возвращения из Испании со второй экспедицией не препятствовал в этом намерении.
Из палубного настила и обшивки бортов разбитого корабля было возведено, по его приказанию, высокое строение наподобие башни с деревянным палисадом и, рвом, окружавшими это внезапно возникшее укрепление с прилегающим к нему участком земли. Оставляя своих моряков среди голых и безоружных людей, адмирал не считал это защитное сооружение столь необходимым; тем не менее ему все же казалось не лишним дать индейцам
Эспаньола казалась ему огромным островом; он намного преувеличивал его размеры, как преувеличивал все встречавшееся ему в новооткрытых землях. В первые дни он думал, что Эспаньола больше, чем Англия. Теперь его оценка стала скромнее, и он утверждал, что названный остров превышает площадью Португалию, насчитывая, по сравнению с ней, вдвое больше населения, крайне робкого и трусливого. Он предполагал оставить в этой крепости из досок запас хлеба и вина более чем на год, семена для посева и баркас с потерпевшего крушение корабля, чтобы поселенцы могли заняться обследованием берегов. Он оставил в крепости и всех ремесленников с «Санта Марии»: конопатчика, плотника, бочара и бомбардира, так как всю артиллерию судна, его бомбарды и малые кулеврины предполагалось установить для ее защиты.
– Все произошло как нельзя более кстати, чтобы положить в этом месте начало новому поселению, – говорил адмирал. – Все это – великое счастье, и воля самого господа определила «Санта Марии» сесть на камни именно здесь, ибо, плывя все время с намерением делать открытия, я задержался бы тут не более чем на один день и проследовал бы без промедления дальше.
Во время его отсутствия оставленным в крепости поручалось выменивать золото и, в особенности, установить, где находятся рудники, в которых его добывают индейцы. Колон по-прежнему считал Гуакакари «благороднейшим королем», но, вместе с тем, был уверен, что, желая оставаться нужным и полезным для белых, этот король захочет, чтобы все поступающее к ним золото обязательно проходило через его руки, и будет по этой причине утаивать местонахождение рудников.
Колон побеседовал также с совсем юным, но смышленым, по отзыву адмирала, племянником короля, который назвал ему, кроме Сибао, еще другие изобилующие золотом земли, принятые Колоном за острова, а на самом деле являвшиеся небольшими королевствами на Эспаньоле.
Только что потерпевший кораблекрушение адмирал уже забыл о своем все еще стоявшем у него перед глазами разбитом судне и об убогости оставшейся у него единственной каравеллы; его воодушевляла теперь надежда на огромный приток золота.
Когда он вернется сюда в Навидад,[91] – памятуя о том, что кораблекрушение произошло в день рождества, он назвал дощатую крепостцу этим именем, – он найдет в нем бочку, полную до краев собранным его гарнизоном золотом, так же как найдет, возможно, и обширные склады пряностей.
Его воображение рисовало ему такие необъятные груды золота, что он стал подумывать об одном великом и славном деле.
– Не пройдет и трех лет, – говорил он ближайшим друзьям, – и я, быть может, предприму и выполню совместно с королевской четою отвоевание гроба господня в Иерусалиме. Кто располагает золотом, тот силен и могуществен, и нет того, кто одолел бы его.
В четверг 27 декабря туземный король на восходе солнца снова приехал на каравеллу и, зная интересы Колона, поспешил сказать ему, что послал в глубь страны за золотом, за большим количеством золота, так как он хотел бы засыпать этим металлом и адмирала и всех его приближенных до их отъезда. Этот Гуанакари с большой легкостью проливал слезы и расточал невыполнимые обещания.
После этого адмирал пообедал с ним и с двумя его братьями, причем они, как всегда, разговаривали о золоте. Сотрапезники уже вставали из-за стола, когда появились индейцы с известием, что в устье реки, впадающей в море на расстоянии нескольких лиг от того места, где находится адмирал, бросила якорь «Пинта». Гуанакари немедленно отправил к ее стоянке пирогу, в которую вместе с гребцами-индейцами сел также один из пользовавшихся доверием адмирала матросов, с поручением разыскать сеньора Мартина Алонсо и рассказать ему о случившемся. Последующие дни адмирал провел на берегу, торопя строителей маленькой крепости. Всякий раз как он встречался с Гуанакари или главнейшими из его кациков, они обменивались подарками. Гуанакари повесил на шею Колону большие золотые пластинки, или, вернее, маски с ушами и глазами из того же металла. Однажды он снял с себя то, что можно было бы назвать короной, и надел ее на голову адмирала. Тот, в свою очередь, не пожалел очень красивых четок из разноцветных бус, чтобы поднести их туземному королю. В другой раз Колон расстался со своим красивым, адмиральского цвета, плащом, чтобы облачить в него Гуанакари. Он послал затем Лусеро за туфлями такого же цвета и предложил Гуанакари обуться в них. Он также надел Гуанакари на палец массивный серебряный перстень, которым индейский монарх восхищался за несколько дней до того.