В пору скошенных трав
Шрифт:
Увязая в ковре, Егор поднимается по лестнице и краем глаза видит наверху, на потолке, — пылающее, красное, ослепительно освещенное прожекторами. Закидывает голову. Там — громадных размеров знамя, закрывающее весь потолок, и волны бегут по шелковому полотнищу. Так неожиданно возникшее, оно утверждает надежды, проснувшиеся вместе с весенними запахами и капелью. Да, да, конечно же вполне возможно, что наступающий год… И радостно, и боязно в мыслях даже высказать…
И все остальное видится промельком, словно замутившаяся картинка волшебного фонаря. Ведь главное сказано и понято…
Егор стоит прислонившись к теплой стене, как к деревенской печке, греет руки за спиной.
И появляются Семенов со Старобрянским… Они вместе
…И тут шорохом невнятным пронеслось не сразу понятное: где-то внизу-де открылся буфет. Буфет?.. Какой же сейчас буфет? Что может продаваться в буфете, если все по карточкам?..
Внизу, рядом с курилкой, большая, слабо освещенная комната, и столики стоят, и в глубине — прилавок. За прилавком у огромного самовара — буфетчица в белом фартуке и кружевной наколке. Точно! Буфет настоящий! На стене листок с надписью, что сахар к чаю отпускается по карточкам, а газированная вода с сахарином — без талонов! Конечно, первая мысль: отоварить бы тут карточку сахаром по такому невероятному случаю (в магазинах сахар часто заменяли «конфетами», лишь отдаленно похожими на сладости), но кто ж берет карточки на новогодний бал…
Никогда не теряющийся Семенов сказал буфетчице, что забыл карточки дома на рояле, и попросил по такой оплошности налить три стакана с сахаром просто так. Буфетчица шутку не приняла и ответила, что без карточек — только газировка с сахарином. Старобрянский тотчас заказал шесть стаканов и заплатил за все.
Сели к столику. Настоящие стаканы. Настоящая газированная вода, сладкая и без карточек!
— Ананасы в шампанском! — сказал Семенов.
Егор знал, что шампанское шипит как газировка, ананас же отец покупал однажды перед войной — тонкий аромат сейчас вспомнился, и Егор очень живо понял строчку, над которой обычно посмеивался.
— Удивительно вкусно, искристо, остро! — поддержал он.
И впрямь от газировки даже в голову ударило слегка.
И тут Старобрянский небрежно положил на стол пачку «Беломора». Выждав некоторое время, пока одноклассники опомнились, шикарно оторвал уголок, щелкнул ногтем — и выскочили три мундштука. Протянул Егору, который последний раз курил с Малининым в коридоре военкомата и больше, пожалуй, никогда еще так открыто, да еще в буфете, не курил и поэтому не сразу взял предложенную папиросу. Семенов тоже. И они закурили от сногсшибательной зажигалки, откуда-то появившейся у никогда не курившего Старобрянского.
Буфет быстро заполнялся, за газировкой — очередь. Буфетчица зорко посматривала на столики и зычно напоминала, что пустые стаканы надо сдавать, да поскорей.
Тут ударил звонок. Эге, из-за этого буфета не прозевать бы начала!
Двери в зал еще закрыты, перед ними толпились мальчишки в ушитых гимнастерках, выцветших рубахах, латаных пиджачках и еще невесть в чем; школьницы в платьицах, переделанных из всякой всячины…
Рядом с Семеновым — хорошенькая девушка в кофточке из шелка от мешка, в который укладывают артиллерийский порох, в брезентовой юбочке из выгоревшей плащ-палатки и в новеньких парусиновых полуботинках. Семенов что-то смешное говорит ей, она стесняется незнакомого, но не может удержаться,
Чем-то вовсе не реальным вырисовывается за высокими дверями елка в огнях; языки инея свисают с потолка и по ним — вспышки северного сияния…
И музыка, и Дед Мороз, и Снегурочка…
И неловко слегка от сознания, что все это по-детски, и трогательно от того, что все это есть…
И объявляются танцы. Семенов легко берет новую знакомую, кружит с ней и пропадает в елочном блеске. И Старобрянский исчез…
Егор отходит к колонне. Он не умеет танцевать, ему одиноко, и время начинает тянуться; до этого не замечалось, а теперь остановилось, и Егор впервые подумал, что надо уходить. И тут из гущи танцующих вывертывается Семенов со своей красавицей и прокруживается совсем рядом, слегка даже ткнув Егора в бок и бросив небрежно: «Извините, сэр». Егор встретился взглядом с девушкой, ему показалось — у нее глаза чем-то похожи на Лялины… Отклеился от колонны, бочком — к дверям…
Там Старобрянский, тоже один, поглядывает по сторонам, кисло жалуется, что не может найти свою девушку — обещала немножко опоздать, а видно, вовсе не придет…
Слова его так беспокойны. Егор подумал — и Ляля не придет, испугался, захотел скорей бежать к Красным воротам, и едва себя сдержал. Еще два часа до встречи…
Озабоченность его Старобрянский принял за сочувствие и стал сетовать, что девушка всегда опаздывает или обманывает, и совсем нагнал на Егора панику.
Но вскоре случилось событие, которое очень даже исправило настроение. Дело в том, что на билетах было два отрывных талончика: один «контроль», а второй назывался «подарок». Признаться, во второй талончик Егор не очень-то и верил, подумал — на всякий случай напечатали, случай же может и не представиться, и талончик этот существовал как сказочный огонек под потолком — хорошо уж то, что его видно, что он блестит и играет, а в руки брать необязательно. В этом настроении он утвердился… И вдруг шепоток пронесся: «в зале, в зале…» Что «в зале»? Но сразу поняли и поспешили, вынимая билеты.
Что-то там новое прибавилось… В неверном свете сразу не разобрать… А-а-а… Возле колонн, поближе к эстраде, появились снегурочки… Около них толкотня… И видны расписные ларцы с откинутыми крышками… Не может быть… Значит, билет еще нужен… Да, точно — возле снегурочек мелькают в руках билеты.
Очередь. Егор встает. Как скоро продвигается! Музыка, что ль, помогает… Протягивает билет. Снегурочка смотрит — не на талон, на Егора. Ослепительная красавица! и смотрит на него! и улыбается! и он уже держит в руке что-то довольно тяжелое — и не может оторваться от улыбки, и его оттесняют, он отходит — и только тогда видит пакет. Настоящий довоенный пакет. Из такой бумаги, что Егор, прежде чем заглянуть внутрь, прикидывает, не получится ли блокнотик для записей… Лишь после раскрыл — и защемило от дальних воспоминаний. Конфеты. Настоящие, в настоящих обертках… «Мишка», «Автодор», «Каракум»… Неужели сохранились еще эти названия? Ладно, хватит. Чересчур углубился в прошлое… Или в будущее? Неужели в будущее?..
На часах без четверти десять…
Надевает шинель, перекладывает фонарик в карман, последний раз оглядывает расписные терема с ватным теплым снегом.
Еще крепче вешняя талость. Сырой ветер крутит между луж и сугробов, гонит черные тени трамваев… Егор задыхается, и побаивается за сердце, и спешит.
В кромешной тьме у метро «Красные ворота» — едва различимые призраки ожидающих. Чиркнул фонариком. Ляли нет. Свод станции запушен инеем, по нему скользят тени выходящих, чуть отмеченные синеватым отблеском из дверей.