В последний раз, Чейз?
Шрифт:
Второй. Дважды ты потерял ее, потому что был слишком слаб. Никто и никогда больше не сможет этого сделать. Я не позволю. Сжимаю букет с цветами, так, словно это все их вина. Аннабет, наверняка, назовет его веником. Я улыбаюсь.
Третий. Она поцеловала меня спустя три года, после нашего знакомства. Но я почему-то не придавал этому никакого значения. Дурак, наверное?
Четвертый. Сердце почему-то пропускает удар. Волнение. Я начинаю переживать за нее.
Пятый.
А за ним шестой и седьмой, что надрываются во мне гулким биением сердца. Я с ужасом набираю номер квартиры
Но никто не открывает. Одиночные гудки обрываются на высоких нотах. А потом, дверь вдруг сама открывается и я, налетев на незнакомого человека, несусь вверх по лестнице. Сколько пролетов? Даже не вспомнить. Знаю, что еще один этаж и я окажусь около нашей квартиры. Ты сможешь. Вдруг ничего и не случилось? Аннабет может постоять за себя. Но кого я обманываю? Жизнь полукровки никогда не бывает спокойной. Должен быть уверенным, сильным. Она нуждается во мне. И только заметив открытую дверь квартиры, понимаю: я не смогу увидеть это. Если это произошло. Я слишком слаб для этого.
Шаг. Сделай этот чертов шаг. И я резко дергаю дверь на себя. Одежда, книги свернутые с полок, осколки стекла, битая посуда. Все настолько нереально, что все сводится к тому, что я ошибся дверью. Но нет. Вот наша кровать, что завалена обрывками фотографий, вот перевернутый стол, ноутбук. Мои вещи, вещи Аннабет. Не разобранные после переезда коробки, что вместе с содержимым валяются на полу. Но когда я поднимаю голову вверх… Все меняется.
Спина Аннабет вздрагивает, словно она тихо смеется. Она обнимает себя руками, пытаясь защитится от невидимых демонов, что бродили вокруг. Из головы вылетает: зачем же я пришел сюда? Кольцо в кармане становится десятитонным, давит вниз, к земле.
– Аннабет…
Она вздрагивает. Поспешно вытирает слезы, прячет забинтованные руки, и оборачивается ко мне.
– Привет. Не знала, что ты так скоро вернешься, – будничным голосом начинает Воображала.
Я медленно, крадучись подхожу к ней, осматривая, нет ли других, более серьезных ранений. Грозовые глаза вздернулись пеленой слез.
– Что произошло? – тихо спрашиваю я, беря в ладони ее лицо.
– Уборка в самом разгаре. Можешь помогать, Рыбьи Мозги.
Она отворачивается, убирая мои руки, словно нехотя.
– Не надо.
– Скажи мне, что произошло? – встряхивая ее за плечи, спрашиваю я.
– Я разозлилась, – хрипит Воображала, – доволен?
– И поэтому…
– Да, – ее голос срывается на крик.
– Аннабет…
– Что ты хочешь, Джексон?! Почему ты всегда пытаешься вывести меня?! – ее крик, словно воск, забивается в уши,.
Слова хлестнули меня по лицу. Я разжимаю пальцы, и девушка вырывается, склоняясь над разбросанными вещами. Я смотрю на ее вздрагивающие плечи, спину выгнутую дугой, золотые, растрепанные волосы, но почему-то не узнаю в ней свою Воображалу. Почему-то мне хочется кинуться обнимать ее, но я по-прежнему стою на ногах. Почему-то мне хочется объясниться с ней, но я по-прежнему замер, снова и снова слыша ее крик.
Внутри горит пламя обиды. В кармане то, ради чего я несся сюда сломя голову. Я хотел сделать тебе предложение,
– Я устала, от всего этого Перси… Устала, слышишь?! Почему я должна ежеминутно боятся за свою жизнь? Почему должна сходить с ума, боясь, что случиться непоправимое?! – От шепота к крику.
Это выворачивает наизнанку, но на лице не промелькнуло ни единой эмоции. Я спокоен. Наверное, просто шокирован.
– Мы же вместе, – тихо говорю я. – Всегда были, всегда переживали это, но не сдавались. Поэтому мы и выжили в Тартаре.
Но она срывается на крик, закрывая уши. Словно дикий, загнанный зверь, она пятиться и снова кричит, когда я пытаюсь выхватить ее руку. Как будто это я причиняю ей боль.
– Ты не видишь, что ли? Мы обречены, Перси! Я не могу видеть, как ты каждый раз умираешь… Это невыносимо!
– Я не понимаю…
Это похоже на бред, словно Воображала сходит с ума. Я подхожу к Аннабет, переплетая наши пальцы, стараясь обнять, но ответом мне снова является крик. Ей больно. До ужаса. До крика. В конце-концов, она просто колотит меня руками. Не в шутку, как воин. Больно. Но больше от того, что я не знаю, как себя вести. Потому, что ее поведение сводит с ума. Я не видел прежде подобного, разве что в Тартаре, когда она ослепла… Когда брела на ощупь, повторяя мое имя. А теперь, глядя в ее глаза, полные ненависти, я и в правду думаю, что она ненавидит меня…
Но в какой-то момент все меняется. Она вдруг отпускает руки, и я, наконец, обнимаю ее. Чтобы следующие ее слова уничтожили меня:
– Ненавижу тебя. Ты каждый раз подвергал мою жизнь опасности. Но я устала, понимаешь? – Тихий шепот, звучнее грома. – Хочу тихой жизни, семьи, уюта. Я устала жить в страхе.
Я замираю, потому что жду последнего удара. Нокаута, если быть точным. Забота и страх отступают. Внутри, уничтожив все чувства, в последний раз полыхнул огонь боли. Почему все кончилось так быстро? Почему я так и не успел признаться ей? Сделать предложение? Почему теперь не возражаю?
Потому, что она права. Потому, что правда поглотила ее, слишком быстро. Она вдруг поняла, что все эти годы, страдала лишь из-за меня. И удар наступает. Слишком скоро. Слишком больно.
– Прошу, ради меня… Уходи…
Ее лицо покрыто капельками пота, словно она сорвалась с места и все бежала, рвалась сквозь зеленую листву. В руках ее желтые балетки, корзинка для пикника, съехавшая набок майка, обеспокоенное выражение лица. Могу подумать, что она волновалась за меня, да только это вряд ли. Она не спрашивая разрешения, как это подобает Аннабет, садится рядом.
Я слышу ее сбивчивое дыхание, но не позволяю себе произнести ни слова. Она явилась из неоткуда. Такая искренняя, потрепанная, будто бы вновь заспанная. Воображала смотрит в одну точку перед собой, рисуя на песке причудливые зигзаги. Я еще не осознаю происходящего, потому что внутри что-то подсказывает, что это ложь. Видение, что рассеется едва сядет солнце.
Почему я, вдруг, вспомнил тот чертов день? Почему он забрался внутрь, переворачивая все с ног на голову, губя этот счастливый момент. Могу представить, что это судьба привела ее сегодня на берег, но это ложь.