В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора

Уайтлок Анна

В первом полугодии 1564 г., судя по сохранившимся записям, Джон Хемингуэй поставил камер-фрейлинам 2 фунта порошка фиалкового корня (его получали из корня ирисов). Его жгли в виде благовония, окуривали им комнату. [397]

Кроме того, Елизавета и ее дамы часто пользовались ароматическими шариками и жгли во внутренних покоях можжевельник и пряные травы. Бензойной смолой, розовой водой и стираксом душили богато расшитые платья королевы. Все знали, что королева весьма щепетильна в вопросах чистоты, а неприятные запахи представляли постоянную проблему, особенно учитывая, что в покоях королевы также содержались многочисленные животные, в том числе карликовый спаниель, любимец королевы, обезьянка, кот, который ловил мышей, бывших во дворцах настоящим бедствием, и попугай. [398] Обезьянку держали «в ошейнике и на цепи», которая то и дело истиралась и рвалась, так что приходилось заказывать новую. Ошейник был «железным с петлями, которые застегивались на крючки». К нему привязывали более длинную цепь на трех шарнирах. [399] Судя по всему, обезьянка постоянно находилась рядом с королевой, так как за следующие два года придворный кузнец, Уильям Худ, выковал еще три стальных цепи. [400]

397

См.: Leslie Gerard Matthews, The Royal Apothecaries (London, 1967), 71.

398

TNA LC 5/33, l. 15, 50, 51, 71, 91, 118.

399

Ibid., l. 71, 91.

400

Ibid., l. 15, 71, 108.

О

зверьке, который в одном предписании назывался «мускусным котом», скорее всего о хорьке или африканской циветте, которая славится своим мускусным запахом, заботилась Бланш Парри. Заботу о королевском попугае, которого держали в специально построенной для него клетке, поручили Дороти Брэдбелт. В 1563 г. Джон Грин, королевский плотник, «доставил Дороти Брэдбелт одну большую клетку из медной проволоки и укрепленную пластину для попугая», [401] а с ними «два оловянных горшка для воды – один для обезьяны, второй для попугая». Кузнец Уильям Худ изготовил также задвижки для клетки; [402] кроме того, в королевские покои доставили «6 ярдов двойного зеленого шелка», из которого предстояло «сшить занавеси для птичьей клетки». [403]

401

Ibid., l. 50.

402

Ibid., l. 51.

403

BL Egerton MS 2806, l. 74 v.

Поскольку канализации во дворцах не было, королева пользовалась «ночным стулом», переносным деревянным туалетом, который необходимо было регулярно опорожнять. Даже в королевской опочивальне, где «ночные стулья» были замаскированы «ящиками из атласа и бархата», воздух часто был «кислым и нездоровым». [404] Имелись в опочивальне и ночные горшки, которыми пользовались лишь для мочеиспускания; они были сделаны из фарфора, серебра или керамики, глазурованной оловом. Ночной горшок королевы с крышкой, на которой были выгравированы ее инициалы, стоял в подбитом ящике. Таких «ночных стульев» у нее было несколько, и все были одинаково роскошными: четыре из них, «отделанные черным бархатом, сплошь покрытым вышивкой, тесьмой и подбитым позолоченными гвоздиками, с сиденьем и спинкой, покрытыми алой тканью с золотой и серебряной бахромой», доставили в опочивальню в 1565 г., вместе с «тремя оловянными горшками в кожаных мешках на полотняной подкладке». «Ночными стульями» заведовала Кэт Эшли, а после ее смерти в 1565 г. ее обязанности, а также обязанность облачать королеву в ее сложные и пышные наряды, скорее всего, исполняли все дежурные камер-фрейлины по очереди. [405] Обитые материей и пышно украшенные ящики, в которых держали ночные горшки, позволяли незаметно опорожнять их вдали от внутренних покоев. В поездках и процессиях Елизаветы ночной горшок везли в особой карете.

404

John Harington, Epigrams, I, 44.

405

TNA E 351/451, l. 38; TNA LC 5/33, l. 128.

Почти все рождественские праздники Елизавета пролежала в постели, и лишь в январе она вышла из опочивальни в кабинет, где ее могли видеть придворные. Королева «очень похудела»; врачи описывали ее состояние как «слабое и нездоровое». Де Сильва злорадно добавлял в депеше: «Хотя говорят, что молодой организм весьма вынослив, вашему величеству следует заметить, что ее не считают склонной к долголетию». [406]

К Новому году потеплело, и лед на Темзе растаял. Неожиданная оттепель вызвала «великие наводнения и паводки» во всей Англии и «смерть многих, и гибель многих домов». В начале февраля Елизавета дала лорду Дарнли позволение поехать в Шотландию, и вскоре он поскакал на север. [407] Королева надеялась, что Дарнли смутит покой Марии; кроме того, ей, видимо, казалось, что Дарнли станет лучшей партией для королевы Шотландии, чем Дадли, которого ей так не хотелось терять. Она надеялась, что Дарнли, «будучи красивым и сильным юношей, скорее одержит верх, ибо он находится рядом, чем Лестер, который отсутствует». [408] Мария впервые увиделась с Дарнли 17 февраля в Эдинбурге и немедленно влюбилась в него. Как она писала, «она еще не встречала такого красивого и хорошо сложенного мужчину». [409] Вскоре в посольских депешах описывали, как Дарнли «чудесным образом расшевелил» шотландский двор. Многие считали, что «королева Шотландии выйдет за него замуж». [410] В письме к своему другу сэру Генри Сидни, мужу Мэри Сидни и зятю Дадли, Томас Рандолф порицал Дадли за то, что тот не проявил больше интереса к Марии Стюарт. «Сколько стран, королевств, городов больших и малых погибло» из-за страсти мужчин к подобным ей женщинам; однако Дадли, которому предложили королевство и возможность держать Марию «обнаженную в своих объятиях», с презрением отверг и то и другое, что и окончилось приездом Дарнли. [411] После приезда в Шотландию Дарнли одному из первых написал Роберту Дадли; в письме он выражал ему благодарность и называл «своим родным братом». «Хотя я далеко от вас… я не забуду вашей доброты и снисходительности, которые вы бесчисленное множество раз мне выказывали». Стало ясно, кто стоит за его поездкой. [412]

406

CSP Span, 1558–1567, 401.

407

Stowe, Three fifteenth-century chronicles, 131–132.

408

Memoirs of Melville, 42.

409

Ibid., 45.

410

CSP Foreign, 1564–1565, 331.

411

NLS Advocates MS 1.2.2.

412

BL Add. MS 19401, l. 101.

Вскоре

после того, как Дарнли уехал в Шотландию, Елизавета поняла, чем чреват его союз с Марией; их совместные притязания на английскую корону вполне способны были объединить вокруг них католическую Европу. Как выразился Филипп в письме к послу де Сильве, брак Дарнли и Марии Стюарт вполне отвечает интересам Испании; «его следует ускорять и поддерживать в полном объеме нашей власти. Пожалуйста, дайте понять леди Маргарет [Леннокс], что я не только рад тому, что ее сын станет королем Шотландии, и не только помогу ему в этом, но помогу стать и королем Англии, если их брак состоится». [413]

413

CSP Span, 1558–1567, 432.

Елизавете перспектива такого союза «откровенно не нравилась»; она прервала все дальнейшие переговоры, считая, что это «опасно для той дружбы, которая сейчас связывает две наши державы». Сэр Николас Трокмортон, которого заменили на посту посла во Франции, был послан в Шотландию с поручением сделать все, что в его силах, чтобы «разрушить или отложить» брак и передать Марии, что, «за исключением лорда Дарнли», Елизавета «будет вполне довольна любым ее выбором». [414]

414

TNA SP 56/1, l. 95r – 101r.

Трокмортон не преуспел в своей миссии и через месяц написал из Эдинбурга, что брак «нерасторжим». [415]

Глава 15

«Непревзойденная и незапятнанная»

5 марта 1565 г. Дадли дал ужин в честь королевы и ее фрейлин. Устроили рыцарский турнир, конные состязания, а позже приглашенным показали комедию на английском языке, посвященную вопросу брака. Спор вели Юнона, сторонница брака, и Диана, сторонница целомудрия. После того как обе стороны представили свои доводы, Юпитер вынес вердикт в пользу брака, на что королева, повернувшись к Гусману де Сильве, воскликнула: «Все против меня!» [416] Твердое решение Марии Стюарт связать себя брачными узами очень нервировало Елизавету. Ее снова стали упрашивать поскорее выйти замуж и произвести на свет наследника. Во вполне откровенной беседе с де Сильвой она объяснила, что брак – «то, к чему я никогда не испытывала никакой склонности. Однако мои подданные так давят на меня, что я ничего не могу поделать; я должна выйти замуж или следовать другим курсом, который очень труден. В мире бытует мнение, что незамужней женщине незачем жить… во всяком случае, если она воздерживается от брака, то из-за какой-то дурной причины, как обо мне говорят, что я не выхожу замуж, потому что люблю графа Лестера, а за него не пойду, потому что у него уже была жена. Хотя теперь у него нет живой жены, я все же не выйду за него… Как говорится, на каждый роток не накинешь платок, и мы должны довольствоваться тем, что исполняем свой долг и верим в Бога, ибо истина в конце концов восторжествует. Он знает мое сердце, которое очень отличается от того, что обо мне думают, как и вы когда-нибудь поймете». [417]

415

TNA SP 52/10, l. 128r.

416

CSP Span, 1558–1567, 404; см.: Susan Doran, ‘Juno versus Diana: The Treatment of Elizabeth I’s marriage in plays and entertainments’, The Historical Journal, 28 (1995), 257–274.

417

CSP Span, 1558–1567, 409–410.

Судя по всему, королеве была противна сама мысль о браке. Тем не менее все знали о ее давнем влечении к Дадли. Она по-прежнему принимала знаки его внимания и для собственного удовольствия, и для того, чтобы отвратить нежеланных иноземных принцев, держать их на расстоянии вытянутой руки. Как признавал сам Дадли, «она столь гибка и уклончива и то соглашается, то отказывается… самые близкие к ней люди не в состоянии ее понять, и ее намерения истолковываются по-разному». [418]

418

Ibid., 514.

Весной и летом 1565 г. Сесил предпринимал меры для того, чтобы оживить вялотекущие переговоры о браке Елизаветы с эрцгерцогом Карлом Австрийским. Государственный секретарь считал, что католицизм эрцгерцога, от которого, как надеялся Сесил, тот отречется, не так опасен для Англии, как незамужнее состояние Елизаветы. [419] Однако император Фердинанд, помня о том, как Елизавета однажды уже отвергла предложение его сына, отнесся к инициативе Сесила с подозрением. В июне, когда Фердинанд умер и ему наследовал старший сын Максимилиан, появились новые надежды. Новый император поручил своему советнику и камергеру Адаму фон Цветковичу, барону фон Миттербургу, поехать в Лондон с особым заданием. Нужно было согласовать условия свадьбы. [420]

419

Lettenhove, Relations Politiques, ii, 55.

420

Haynes, Burghley State Papers, 430; AGS E 653, l. 23; Von Klarwill, Queen Elizabeth, 203–204.

Первым делом Цветкович должен был выяснить, расположена Елизавета выйти замуж или нет, а затем, что самое главное, необходимо было, «применив все средства и усилия, узнать, что говорят о нравственности, добродетелях, чувствах и репутации ее величества». Далее советнику предписывалось, «буде он наверняка и по ясным знакам и высказываниям узнает, что ее величество отмечена непревзойденной и незапятнанной добродетельностью», если его спросят, он может намекнуть, что император с радостью начал бы переговоры о браке, но лишь в том случае, если они не окажутся «напрасными и тщетными». Эрцгерцог не потерпит, как в прошлый раз, чтобы его «водили за нос». Однако, если он «узнает, не по слухам, но из ясных суждений и общего мнения, что нравственность и взгляды ее величества не таковы, как подобает государыне, ему следует уделить особое внимание, чтобы не проронить ни единого слова по данному вопросу». [421]

421

Von Klarwill, Queen Elizabeth, 206–207.