В постели со Снежной Королевой
Шрифт:
— Тогда я тебе тоже кое-что скажу. Вот что, Алена… — вздохнула Калерия Львовна, позволив себе немного расслабиться. — Я ведь не считаю себя безгрешной. Что было, то было… Прошлых ошибок я повторять не собираюсь.
— Это вы к чему?
— Я больше не буду мешать вам с Борисом. Ты хорошая женщина, из вас получится прекрасная пара.
— Неужели? И давно вы так думаете? — печально поинтересовалась Алена.
— Не очень. Я сожалею о том, что когда-то встала между вами.
— Калерия Львовна, я не собираюсь выходить замуж за вашего сына.
— Ай, перестань! — нетерпеливо
— У меня нет жилплощади в Москве, — с усмешкой напомнила Алена.
— Ну и что! Иногородний иногороднему рознь. Ты, Алена, нормальный человек. Будешь жить здесь.
— Мы же с вами все время спорим! — не выдержала, напомнила она.
— Я ведь говорила, что, возможно, скоро перееду к сестре, — в свою очередь напомнила Калерия Львовна. — Конечно, нам придется пересекаться с тобой, и не все будет гладко… Но уж лучше спорить об искусстве, чем о том, имею я право видеть свою внучку или нет. Ты с характером, но ты не стерва. Я потерплю.
— Спасибо… — вздохнула Алена. — Все это очень заманчиво, Калерия Львовна, но я действительно не собираюсь замуж за Бориса. В одну реку нельзя войти дважды.
— Можно, — нетерпеливо возразила та. — И дважды, и трижды, и сколько хочешь… Главное — чтобы в нужное время и в нужном месте.
— Калерия Львовна… Обещайте, что не расскажете о моей просьбе Борису. И вообще — никому!
— Обещаю, — сказала та, глядя на Алену неподвижными выцветшими глазами. Почему-то в этот момент Алене вдруг стало жалко эту несгибаемую женщину. Такие, как Калерия Львовна, держатся долго, а потом в один миг вдруг дряхлеют. Алена представила, как Калерия Львовна через несколько лет будет все так же старательно наводить порядок в доме и пытаться сохранить бесстрастную маску на лице, но неожиданно обнаружит, что вещи почему-то перестали слушаться ее, что они ускользают из рук, что мимические мышцы расслабились и морщины — подобно весенним ручейкам — смывают с лица привычную маску. И что она из строгой пожилой дамы превращается в обычную старуху, теряющую власть даже над самой собой…
Стоило Алене представить это, как она тут же забыла о своих прежних обидах. Какая негодяйка эта Олеся, бывшая Борисова жена!
Борис подошел к окну, побарабанил пальцами по стеклу. Потом сказал:
— Не люблю зиму в Москве. Ты посмотри, мам, — опять все тает…
— А кто любит… — пробормотала Калерия Львовна. — Ты почему Алену не пошел провожать?
— Так она же отказалась!
— Ну и что. Все равно ты должен был ее проводить.
— Мам, ты же знаешь Алену! Если уж она что-то решила, то ее не переубедить.
— Нет, это ты ее не знаешь, — покачала головой Калерия Львовна и принялась убирать посуду со стола.
— Погоди, я тебе помогу… Рыбу в холодильник?
— Да. И салат туда же… Она совсем не изменилась.
— Кто, Алена? Если ты обратила внимание, то она немного поправилась, — рассеянно заметил Борис. — Но так ей даже лучше…
— Я не об этом! — раздраженно
— А о чем?
Калерия Львовна не ответила. Она перестала складывать тарелки в стопку и опустилась в кресло — словно не могла ничего делать, пока не додумает какую-то важную мысль.
— Послушай, мам, может, не стоит мне больше с ней встречаться? — Борис тоже бросил все и сел напротив матери. — Прошло столько лет! Алена меня не любит. В конце концов, женщин вокруг много… Приспичило тебе меня снова женить!
— Женщин много, но ни одной подходящей! — возразила Калерия Львовна. — А вот с ней бы ты был самим собой. Она была права, когда говорила о бытии и быте. С ней бы у тебя было сплошное бытие. И вовсе не потому, что она в высоких сферах витает…
— А почему? — засмеялся Борис. — Мам, ты иногда так смешно выражаешься…
— Потому что она — настоящая. Не то что эта кукла… Сплошной быт. Даже не быт, а битье посуды!
Она намекала на Олесю-старшую.
— Алена, между прочим, даже еще не развелась, — вздохнул Борис и машинально потрогал скулу.
— Что, до сих пор болит?
— Нет. Это я так… Смешно! Думал, что проведу новогоднюю ночь в отделении. Если бы не твое вмешательство… Ты очень на меня рассердилась тогда, мам?
— Ни капельки. Подумаешь, подрался с этим, как его…
— С Алексеем, — напомнил Борис. — Аленкиного мужа зовут Алексеем Голубевым.
— Да бог с ним, с мужем… Хуже другое — у твоей Алены появился новый кавалер. Некто по имени Роман Селетин. Она и приходила затем, чтобы кое-что узнать о нем…
— Что именно? — Услышав про кавалера, Борис заметно приуныл.
— Всякое-разное…
— Ты ей поможешь?
— Да. Отчего не помочь!
Было холодно. Наверное, Николя успел здорово продрогнуть, но не подавал виду…
— Все, — милосердно улыбаясь, сказала Серафима. — Дальше я по памяти закончу.
Николя встал с широкой тахты, застеленной белым шерстяным одеялом, тут же набросил его себе на плечи. Потом засунул ноги в валенки (только они спасали от гуляющих над полом сквозняков) и сел рядом с Серафимой. Прислонился щекой к ее плечу, не обращая внимания на лавровый венок, который венчал его голову.
— Дурацкая у тебя квартира, — сказал он. — Отовсюду дует! Давным-давно поменяла бы ее, что ли…
— Зато удобная, — вздохнула она. Уголь в ее руках легко скользил по плотной бумаге. — Просторная и светлая. Для мастерской — самое оно…
В этот раз Серафима изобразила Николя в виде древнего грека, возлежавшего в лирической задумчивости на боку. Из одежды — только набедренная повязка и этот самый венок. Без повязки позировать он наотрез отказывался, хотя Серафима решительно не понимала — почему…
— Похоже.
— Да? — оживилась она. — Значит, ты считаешь меня талантливой?
— Не без этого… — благосклонно отозвался Николя. — А вообще сейчас необязательно иметь талант. Масс-культура! Достаточно овладеть техникой своего ремесла, чтобы преуспевать. Главное — сюжет. Сюжет должен эпатировать публику, дразнить… ты в курсе, например, что есть такая вещь — индустрия сознания?