В провинции
Шрифт:
— Почему? — насторожился Александр.
— Слишком накладно, и потом, скажу тебе откровенно, меня это уже начинает утомлять.
Александр побагровел.
— Милая Винцуня, — сказал он резко, — ты рассуждаешь, как настоящая провинциалка, которая сидит в своих четырех стенах и ничего кругом не видит. Если бы ты это заявила при посторонних, я бы сгорел от стыда. Что до общения с людьми, полностью положись на меня, я лучше знаю свет, а теперь запомни одно: люди хорошего тона, желающие занять положение в обществе, не должны пренебрегать знакомствами
Он тут же ушел, а Винцуня долго сидела и думала. Она первый раз заговорила с мужем о практической стороне жизни, и сразу между ними возникла размолвка. Винцуня сожалела о случившемся и считала себя виноватой, но все же ей было грустно, и она не могла понять, какая связь между правилами хорошего тона и большими комнатами и как может зависеть положение в обществе от обилия гостей. Мысль ее заработала. «Наоборот, — рассуждала она, — тот, кто принимает гостей не по средствам, неизбежно должен разориться, а разорившемуся человеку еще труднее занять место в обществе».
И как-то само собой, в ходе ее размышлений, ей вспомнились слова Болеслава, которые он не раз повторял: что только непоколебимая честность, прямота и упорный труд на каком-нибудь однажды избранном поприще рано или поздно заслужат всеобщее уважение. «Пожалуй, когда тебя уважают, — думала Винцуня, — это и значит, что у тебя прекрасное положение в обществе, а разве добьешься должного уважения, владея огромным домом или давая обеды и вечера соседям?»
Так она долго размышляла и в конце концов пришла к убеждению, что положение, достигнутое подобными средствами, весьма иллюзорно и отнюдь не почетно.
И впервые со дня свадьбы она подумала: «Олесь ошибается!»
И впервые за много месяцев ей вспомнились слова Болеслава о том, каким образом человек должен добиваться положения в мире, и она подумала: «Он был прав!»
Впервые с тех пор, как она вышла замуж, ей стало грустно, и за весь вечер она лишь трижды поцеловала мужа.
Александр больше не заговаривал с женой о строительстве нового дома, но не отказался от своей затеи. Он даже с кем-то договорился о покупке материалов и найме рабочих, только не знал, где раздобыть денег, ведь требовался приличный куш.
Вдруг ему пришла мысль использовать для этого будущие доходы Неменки, правда, он тут же подумал, что в таком случае не останется денег на жизнь и на оплату налогов. Долго он ломал голову, как быть, и в конце концов решил так: «Если недостанет, займу!»
Мечта о новом доме не давала ему покоя, а покамест он лихорадочно — как всегда, когда брался за какое-нибудь новое дело, — занимался хозяйством. В первый раз ему повезло, удались весенние посевы, и пан Ежи не мог нарадоваться. Даже некоторые соседи отметили, что молодой Снопинский толковый и расторопный хозяин.
Винцуня тоже занималась хозяйством, читала, и время быстро летело. И все же ей чего-то недоставало, но чего — она не могла понять…
Между мужем и женой еще царила гармония, но это была гармония неполная: они не разговаривали, вместе не
Она нежно брала мужа за руку и, глядя ему в глаза, о чем-нибудь спрашивала или делилась своими мыслями, но Александр, — если он бывал в хорошем настроении, — рассмеявшись, говорил:
— Какая ты сегодня серьезная, Винцуня! — и закрывал ей рот поцелуем, весело смеясь, или хватал ее за талию и кружил по комнате. Но когда был утомлен или на что-то сердит, то говорил: — Ах, оставь меня в покое! — и уходил; раза два случилось, что он откровенно зевал.
И все же у нее еще бывали минуты счастья и упоения, как в те первые месяцы после свадьбы. Безмятежно счастливой она себя уже не чувствовала, но ей еще было хорошо. На крыльях любви она уже не парила, в облаках уже не витала, но и ногами земли еще не касалась.
Число поцелуев, которыми супруги дарили друг друга, уменьшилось от шестидесяти в час до шестидесяти в день, да и то большая их часть доставалась Александру от Винцуни.
На этом наспех устроенном пиршестве любви она еще только принималась за второе, а у него уже оставался один десерт.
Хотя и безотчетно, но порой он предчувствовал, что вот-вот наступит пресыщение.
И Винцуня замечала это по его слегка скучающей физиономии, но закрывала на это глаза, стараясь не видеть, а потом открывала и смотрела на Александра обворожительным взглядом, чтобы заставить его глаза сиять и лучиться, как то было прежде, несколько месяцев подряд, когда она чувствовала себя на седьмом небе.
И часто ей в самом деле удавалось заставить его глаза гореть и лучиться… Но горе той женщине, которой приходится все это пробуждать в любимом мужчине.
Впрочем, чем дальше, тем меньше ей хотелось вызывать в нем это чувство.
Так проходило второе полугодие.
Начало третьего ознаменовалось тремя весьма важными для супругов событиями.
Первым событием была ссора, и такая бурная, что Александр потом два дня не разговаривал с женой и недели две ни разу ее не целовал; вторым событием был отъезд стариков Снопинских из Адамполя; третьим событием было рождение дочери, которой при крещении дали имя Анна.
В хронологическом порядке первой шла ссора, и произошла она из-за кареты.
Александр узнал, что в нескольких милях от Неменки какая-то помещица, перебирающаяся на жительство в город, дешево продает почти новую и красивую карету. Александр поехал, купил ее и привез домой. Когда Винцуня взглянула на дорогой экипаж и узнала, что муж приобрел его, она прямо-таки ахнула:
— Боже мой! А это зачем?
— Будешь ездить в карете! — торжествующе заявил Александр.
Винцуня вся вспыхнула, еще раз окинула взглядом карету и решительно сказала: