В пургу и после (сборник)
Шрифт:
— Вы-то мне и нужны… С Диксона, понимаете ли, пришла телеграмма. Теплоход с прибором, понимаете ли, уже прибыл. Они вызывают представителя института, это их право, без этого не примут изделие, а это ставит под угрозу план четвертого квартала и вообще года… Мы тут посоветовались с товарищами…
Конечно же никто ни с какими товарищами не советовался, но так было принято говорить, когда поручалась малоприятная работа, да Касьянов и сам понимал, что кроме него в командировку ехать некому, так что — не отвертеться.
— У меня через неделю отпуск начинается, — напомнил Касьянов.
— Я думаю, десяти дней вам хватит, — уже увереннее заговорил Николай Александрович, довольный тем,
— Там в схеме надо бы кое-что изменить. Я уже говорил Карасеву, — сказал Касьянов, стараясь разобраться в противоречивых интонациях шефа.
— Если говорили, он сделает… Я знаю, Карасев хотя и задиристый мужик, но к вашему мнению он прислушивается.
Николай Александрович достал из стола заранее подписанный бланк командировочного удостоверения.
— Впечатайте свою фамилию и как можно скорее вылетайте! В бухгалтерию я позвоню. Не забудьте получить спецодежду. Возможно, там уже снег.
У Касьянова сложилось впечатление, что шеф запоздалой заботливостью пытается подсластить неприятное сообщение о командировке к черту на кулички, в далекую провинцию, где и сентябрь наверняка промозглый и даже нет приличной гостиницы с ванной или хотя бы душем, как говорится: «Удобства во дворе, а телефон в аптеке…»
Николай Александрович еще раз сочувственно улыбнулся Касьянову и склонился над пухлым техописанием. Через несколько секунд он поднял голову и внимательно посмотрел на смущенно переминавшегося с ноги на ногу Касьянова.
— Все остальные вопросы — после вашего возвращения. В том числе и вопрос о группе Маханькова. Мы тут еще посоветуемся с товарищами…
После этой реплики Касьянову надлежало уходить, он и так уже узнал слишком много, но зеленые светящиеся кристаллы электронных часов, стоявших на столе шефа (жуткая точность — плюс минус 5 секунд в столетие!), показывали двадцать две минуты двенадцатого, Ирина наверняка уже нервничала у входа в метро, а Касьянов до сих пор не раздобыл денег, и он, вдруг решившись, через силу выдавил из себя жалким голосом:
— Николай Александрович… Вы не могли бы?.. Взаймы. Двадцать рублей.
— Отчего же!
Из портмоне, поскрипывающего новенькой тисненой кожей, Николай Александрович достал две красных купюры, протянул их Касьянову, отводя взгляд в сторону и всем своим видом показывая, что он весьма занят.
Сбивчиво пробормотав какие-то слова благодарности, Касьянов выбежал из кабинета, пролетел по коридору, где нетерпеливые теннисисты уже расставляли зеленые столы в предвкушении обеденных баталий, на ходу поздоровался за руку с Козловым из отдела технической информации, сумел без расспросов понять, что денег у Козлова нет и что долг он отдавать пока не намерен, почему-то вспомнил, что требование на стабилитроны осталось лежать на столе у шефа, но возвращаться было уже поздно, ноги сами вынесли Касьянова к вестибюлю, он сунул пропуск под нос толстой женщине в защитной гимнастерке с петлицами стрелка ВОХР и припустил, как мальчишка, к метро. Лет пять-шесть назад Касьянов еще занимался спортом, выступал за сборную факультета по легкой атлетике, его коронной дистанцией была пятикилометровка, но с приходом на завод Касьянов стал солиднее, а сидячий образ жизни, крепкий кофе поутру, неумеренное курение и субботние междусобойчики вконец испортили форму, уже через двести метров бегущий Касьянов
Ирина появилась лишь без двадцати двенадцать, и не из метро, а со стороны проезжей части. С медлительной привычностью она выбралась из поблескивавшего новым лаком голубого «Москвича», за рулем которого сидел и нервно покусывал губы толстый рыхлый Парамонов, начальник Ирины. Касьянову стала понятна причина опоздания Ирины — наверняка Парамонов застрял у какого-нибудь светофора, или не смог вовремя перестроиться и вынужден был давать крюк в пол-Москвы, или униженно и нудно объяснялся с регулировщиком из-за нарушения правил. А ведь в компании пижонит, на всех поглядывает с превосходством: «Нет-нет, что вы, за рулем в рот не беру, проклятую…» — и не упустит случая повторить услышанную от подобного же дилетанта новость: «Свечи нынче делают — ни к черту! Вот, говорят, итальянские — да!.. Класс! Или, к примеру, японские — сорок тысяч верст держат!» Именно скажет верст, все с тем же оттенком превосходства над не автомобилистами.
— Я буквально на минуту, — сказала Ирина, передавая Касьянову туфли и пряча деньги в сумочку. — Мы едем в Сокольники, на выставку, там что-то интересное из оргтехники. Если у тебя есть время, присоединяйся.
— С Парамоновым я больше не рискую, — сказал Касьянов.
— Водит он уже вполне прилично, — вступилась за шефа Ирина и, повернувшись к нетерпеливо поглядывавшему Парамонову, игриво помахала ему рукой.
— То-то вы на двадцать минут опоздали, — снисходительно заметил Касьянов.
— Что-то в машине случилось, он не мог завести. А ты чего такой злой?
— А с чего мне быть веселым?.. — сказал Касьянов и полез в карман за сигаретами.
Краем глаза он заметил, что Парамонов еще больше занервничал в своем «Москвиче».
— У тебя что-то случилось? — встревожилась Ирина.
— В общем-то, так, ничего особенного, — глядя под ноги, сказал Касьянов. Ему было приятно, что Ирине он небезразличен и что она чутко реагирует на перемену его настроения, как хороший гальванометр.
Парамонов коротко и будто испуганно посигналил.
— Вы торопитесь?
— Нет, — сказала Ирина, заглядывая Касьянову в глаза. — Он предупредил, что здесь стоянка запрещена. Что случилось?
— Отпуск… Передвигают на неделю, — пробубнил Касьянов.
— Опять? — угрожающе повысила голос Ирина.
— Усылают в командировку. Все так неожиданно. Только что решилось. Отказаться было невозможно.
— Может, мы вообще никуда не поедем? — разозлилась Ирина. — Я уже три раза переносила свой отпуск, и это не может продолжаться до бесконечности. И у Парамонова есть предел терпения. В отделе ко мне хорошо относятся, но каждый раз унижаться… Тот же Парамонов потребует компенсацию, сам понимаешь, сейчас за красивые глаза никто ничего не делает.