В семнадцать мальчишеских лет
Шрифт:
— Так-то лучше будет, — улыбнулся он, прохаживаясь по комнате, чтобы размять отекшие ноги.
— Зина, поставь чайку, — попросил Иван Васильевич и пригласил гостя в горницу.
— Потом, потом, — гость небрежно махнул рукой. — Пойдем, принимай подарочек. Возьми топор да клещи.
Во дворе приезжий ловко отодрал на санях доски. Под ними, на фанерных листах, покоились пачки денег.
— Маловато что-то прислали, — взвешивая на ладони тощие пачки, проговорил Иван Васильевич.
— А больше вам не потребуется,
«Бодрячок какой-то», — поморщился в темноте Иван Васильевич.
Руководитель подполья за последнее время очень изменился: построжал, стал менее разговорчив, часто и надолго умолкал, словно расплетая какие-то свои тайные думы. А может быть, оттого стал молчалив, что дел прибавилось и работать стало сложнее?
— С документами все в порядке?
— Самолично комендант Уфы подписал.
Утром Иван Васильевич с большими предосторожностями переправил гостя в станционный поселок, а деньги — в тайник к Виктору. Когда прощался с гостем, не удержался — спросил:
— Как же вы так прямо ко мне подкатили: чуть не с бубенцами. Мы Петру давали другую явку. Кстати, когда он вернется?
— Э-э, батенька, плохие вы конспираторы: ваша явка на квартире рабочего, а я решил сразу к городскому начальству. Вы ведь начальство, — он заливисто, беззаботно рассмеялся. — А у Петра вашего сейчас другие заботы… — Давнул на прощанье руку — и был таков.
«Ну и хватка, — подивился тогда Иван Васильевич, — не то сорви-голова, не то и впрямь опытнейший подпольщик».
Предчувствие не обмануло старого подпольщика. Петра задержали на той явке, которая была известна по доносу провокатора. Не выдержал он многодневных изощренных пыток в контрразведке, назвал в числе других подпольщиков и Теплоухова, хотя не знал, что тот возглавляет городскую большевистскую организацию. Теперь Феклистову оставалось до конца выявить связи большевиков, и на это он бросил все наличные силы контрразведки.
Проводил Иван Васильевич гостя из Уфы, в сердце занозой застряла тревога: надвигается самое решительное время, один неверный шаг — и… Нет, лучше об этом не думать, а то начнешь озираться вокруг по каждому поводу. И все-таки явку-то для связного давали другую…
Хлынули с гор и как-то враз, шумно и пугливо, скатились полые вешние воды. Зло и хмельно гремела в эту пору обычно смирная Громотуха. Отыграла река недолгой силушкой и присмирела.
Задумчивый шагал Виктор на станцию, перекинув через плечо кожаную сумку. Неспокойно, смутно на душе.
Мелькнул и скрылся в толпе сухопарый юркий мужчина в сдвинутой на затылок кепке. Виктор все чаще встречал его на улице, и ему стало казаться, что неспроста вертится в людных местах этот тип. «Неужели хвост?»
На центральной Славянской улице, притихшей было зимой, звенели шпорами, сверкали золотом погон колчаковские
Прошелестела рядом широким подолом какая-то женщина под руку с высоким подпоручиком. На лице подпоручика — лице кокаиниста, обтянутом серой кожей, — подобие улыбки. В крикливо одетой женщине с накрашенными ресницами и подведенными бровями узнал парикмахершу Леерзон-Новицкую.
«Тварь продажная!» — поморщился Виктор и ускорил шаги.
Неотступно преследовала мысль: «Кто такой Наумка? Прибыли из Уфы с Антоновым вместе, а как-то по-разному ведут себя. Антонов скрывался в надежных квартирах, а Наумка — свободно разгуливал по ночному городу. Иван Антонов ушел на Таганай, в отряд, а этот просит отправить его обратно в Уфу. Кто же он? Документы у него вроде в порядке. Нет, трудно подозревать товарища!»
Виктория Ивановна, предупрежденная Надей Астафьевой о приходе Виктора, сразу провела его в комнату, подставила табуретку. Виктор отдал пакет и извлек инструменты, прикидывая, откуда начать работу.
Обычно молчаливый, Наумка на этот раз вошел в комнату не в меру оживленный. Щуря серые, с холодным блеском глаза, бодро спросил:
— Что приуныл, братец?
— Радоваться нечему, заказов совсем нет, — суховато ответил Виктор.
Наумка с доверительной улыбкой уточнил:
— Здесь тоже не очень-то обломится: беднота…
— За длинным рублем не гонюсь, лишь бы прокормиться.
Наумка взглянул на хмурое, озабоченное лицо Виктора и, словно желая сгладить впечатление от своих слов, серьезно, без тени улыбки, проговорил:
— Брось тоску напускать. Ты ведь, кажется, в главных ходишь? Кому-кому, а тебе-то надо крепиться.
— Все одно дело делаем, — уклончиво буркнул Виктор, настораживаясь при последних словах Наумки.
— Ну-ну, не скажи, — как-то по-особому многозначительно протянул Наумка, поглаживая пальцами спинку стула.
Виктор мельком взглянул на руку Наумки, и его неприятно поразила белизна кожи.
Словно угадывая его мысли, Наумка протяжно вздохнул:
— Не знаю, куда деться от безделья. Парень я рисковый, костлявой не боюсь! — при последних словах глаза его блеснули.
«Этот, видать, не струсит», — подумал Виктор. Первое неприятное впечатление от встречи таяло, и Виктор, постукивая молотком, ломал голову: давать или не давать Наумке поручение? Надо бы, конечно, посоветоваться с Теплоуховым, но время крутое, каждый день работы на счету, каждый подпольщик занят по горло. И Виктор решился. Извлек из своей сумки небольшую пачку листовок, подал Наумке:
— Ты здесь рядом со станцией. Как стемнеет, иди к эшелонам, подбрасывай в теплушки. Солдатикам сейчас холодновато, так пусть греются от наших слов.