В списках спасенных нет
Шрифт:
«Ну, слава богу», — подумал Полковский и положил сливки в чашку с кофе.
А спустя час, когда гости уселись в поместительный ЗИС Мезенцева и машина, дав газ, выехала из ворот дачи, Полковский сел к столу, но не мог начать писать и все думал о вчерашней ссоре, пытаясь понять, как она могла возникнуть.
Через несколько дней все это забылось, и казалось, что между ними никогда не случалось ссор.
Вера соскучилась по городу и на два дня поехала на Преображенскую, на городскую квартиру, захватив с собой дочь. В полдень приехал Полковский за книгами. К
Решили всей семьей, с Володей и Петром Акимовичем, пойти на бульвар Фельдмана есть мороженое и пить виноградное, вино. Собирались шумно, долго. Вера надела черное платье и широкополую соломенную шляпу.
Вскоре они гурьбой влились в веселый поток гуляющих на Дерибасовской.
Для них всегда было большой радостью видеть вечернюю Одессу, вдыхать ее запахи. Принаряженная толпа, обрывистый смех, ярко освещенные зеркальные витрины с приподнятыми полосатыми тентами, транспаранты и неоновые трубки, зазывающие в кафе, кино и рестораны, далекий, едва уловимый запах моря, на каждом углу цветочницы — Дерибасовская. Впереди Полковского, подпрыгивая, шла Иринка, а чуть отставая — Вера и Петр Акимович, лицо которого светилось восхищением. Полковский смотрел на Петра Акимовича и ему казалось, что такое же чувство Вера вызывает у всех и прохожие оглядываются и смотрят вслед. К его счастью примешивалось новое чувство — гордость.
Вся компания заняла столик на веранде, над обрывом. Под ногами был гравий, а над головой висели флаги. Внизу чернел парк, откуда-то справа доносились звуки военного оркестра, а впереди, утыканное тысячами огоньков, отражавшихся в воде, лежало море; его дыхание изредка приносил сюда порыв легкого ветерка, колебавшего флаги.
— Не подходи к перилам, — говорила Вера, с тревогой наблюдая, как Иринка шалила, забавляясь тем, что сбрасывала гравий с обрыва. И это была ее единственная тревога.
Полковский молча смотрел на жену, девочку, друзей и ел мороженое, приятно таявшее во рту. У него было такое ощущение, будто сегодня праздник. Он знал, что и завтра у него будет такое же чувство. Потом море, рейс и снова возвращение. Жизнь его была ясной и безмятежной. Он был, уверен, что так будет завтра, и через три дня, и через три года.
10
Как только «Евпатория» вышла из дока, ее назначили в рейс за границу, в Турцию.
Полковский уже перенес на судно свои книги, записки и незаконченную рукопись лоции. Еще утром он попрощался с друзьями. Мезенцев прислал на судно какой-то сверток, а Петр Акимович принес в каюту большой пакет и оставил его под диваном. Володи не было: он ушел в рейс на «Авроре» три дня назад.
На борту «Евпатории» уже находились таможенные служащие, через час погранохрана должна была закрыть границу. Полковский вырвался домой на Преображенскую, чтобы еще раз попрощаться с семьей. Подходя к трапу, он увидел Лору, поднимающуюся на судно. Девушка смутилась и покраснела. Полковский улыбнулся ей и приветливо кивнул.
— Прощайте, — сказал
— Я только на минутку, посмотреть стрелу, — сказала Лора.
На баке раздались чьи-то гулкие, торопливые шаги. Оба оглянулись. Это был Птаха. Он улыбался во весь рот и спешил к трапу.
— Штурман вам покажет лебедку, — сказал Полковский. — Прощайте. Заходите к Вере. Вернемся из Турции — отпразднуем… — он хотел сказать «примирение», но сказал: —…окончание лоции.
Дома уже ждали Полковского. Иринка любила, когда отец уходил в заграничный рейс: он привозил диковинные штуки.
— Мне привези шаровары и феску.
— А зачем тебе это? — спросил Полковский, обнимая дочь.
— Я одену — и все скажут, что я турецкая.
Смех, объятия. Иринка звонко поцеловала отца в щеку.
Витя скромно ждал, пока дойдет очередь до него.
— Ну, а тебе что? — привлекая его к себе, спросил Полковский и, вспомнив Володю, улыбаясь, добавил: — Что-нибудь студенческое?
— Нет, папа, привези мне турецких бабочек и стрекоз. Только в отдельных банках.
Когда очередь дошла до няни Даши, она всхлипнула, потом вытерла кончиком передника глаза и благословила Андрея.
Барс приподнял морду и заскулил.
— Ну, ну, Барс, без сентиментальностей, — погладил его Полковский.
Вера упаковала ему чемодан, оставив место для голубой вазы, и сделала вид, что не замечает, как он тайком втиснул ее, воображая, будто жена не догадывается о готовящемся сюрпризе. Эта игра продолжалась у них годами и была символом их любви.
Но вот сборы закончены.
Полковский встал. Вера положила руки ему на плечи и заглянула в лицо.
— Мне будет скучно без тебя.
Но через мгновение она уже весело улыбалась и целовала его.
Прощание не оставляло в душе Андрея ни печали, ни грусти. Он уходил на пароход без тягостного чувства.
Из окна Вера и дети махали ему руками, улыбаясь, а Иринка кричала:
— Папочка, не забудь феску!
В этот же день пароход ушел в рейс.
В июне на Черном море хорошая погода: море тихое, целый день, светит солнце, и лишь иногда набегают легкие пушистые облака.
Обычно в такие дни на судне жизнь проходила размеренно, без напряжения. Но с тех пор как стали соревноваться с «Авророй», боцман без устали заставлял матросов драить до блеска все медные части, торчал в подшкиперской, возился с красками, искал, что надо подкрасить, зашпаклевать. И на судне пахло краской.
Штурман Птаха пошел в рейс в новом костюме, как-то особенно приглаженный, чистенький. Работал он с вдохновением.
Полковский сразу заметил в нем эту перемену, но сделал вид, словно ничего не изменилось. Штурман с обожанием смотрел на Полковского, молниеносно выполнял распоряжения и докладывал об их исполнении с таким видом, будто ему надо было сказать еще что-то, очень важное. Но он смущался и не знал, с чего начать, Полковский замечал томление юноши и однажды пригласил его к себе в каюту под предлогом проверки судовых документов.