В степях Зауралья. Трилогия
Шрифт:
— Нам бы коменданта…
— Я комендант.
Гриша вынул из кармана «препроводиловку». Пробежав глазами бумажку, женщина обратилась к ребятам.
— Справка о санитарном осмотре у вас есть?
Те уныло переглянулись.
— Что ж, придется вам ночевать пока в изоляторе, а завтра сходите на осмотр. — Женщина подошла к закрытой доске, выбрала ключ и повела ребят в конец коридора. — Располагайтесь пока здесь, — открывая дверь уютной комнаты, где стояло две кровати, — сказала она с теплотой. — У вас есть что покушать?
— Найдем, —
— Вода в бачке.
Задернув занавески на окнах, комендантша вышла.
— А не плохо, — оглядывая комнату, заметил Рахманцев и вздохнул: как далекий сон вспомнился родной дом, серьезная и ласковая мать. До сих пор Гриша не мог забыть ее смерти, которой он же и был причиной.
— Жить можно, — отозвался весело Балашов. Развязав мешки, принялся за еду. В дверь постучали. Оглянувшись, ребята увидели стоявшего на пороге широкоплечего парня с копной русых волос, одетого в простую косоворотку. Обветренное, с открытым взглядом серых глаз, широкое лицо улыбалось. Шагнув в комнату, он спросил:
— Новички?
— Ага.
— Будем знакомиться. Я — комсорг молодежной бригады каменщиков Василий Поздняков, — подойдя к ребятам, он крепко пожал им руки. — Комсомольцы? Откуда прибыли?
Гриша ответил.
— На учет еще не встали? Но ничего, завтра все устроим, — произнес Поздняков успокаивающе. — Где раньше работали?
— Я трактористом в колхозе, а Саша — прицепщиком. У него еще есть специальность.
— Да ну тебя, — Саша подтолкнул локтем друга.
— Какая? — спросил Поздняков.
— Он мастер играть на гармошке, привез ее с собой, — показал Гриша на однорядную гармонь, лежавшую в углу.
— У нас в красном уголке два баяна есть, играй на любом.
— Я на них не умею.
— Научим, — уверенно произнес Поздняков и спросил деловито: — Каменщиками не работали?
— Нет, да и неохота с кирпичом возиться, — ответил Рахманцев.
— Привыкнете. Многие ребята так говорили, а теперь их не оторвешь от дела. Старым каменщикам не уступают. — Взглянув на ручные часы, бригадир заторопился. — Отдыхайте, а завтра я зайду за вами с утра. Боюсь опоздать в вечернюю школу, — как бы оправдываясь, сказал он.
ГЛАВА 14
Выпал снег, закрыл болотные кочки, отводные канавы, метровым слоем лежал в котлованах, выравнивая фундаменты с верхним слоем земли. В январские морозы застывал бетон. Железо обжигало пальцы рук. В бригаде Позднякова начался ропот.
— Целый час на уборку снега уходит, а кто будет платить, господь бог? — нарочито громко говорил Саша Балашов. Он приобрел уже привычки разбитного парня, купил новую гармонь, сапоги из шевровой кожи и частенько по вечерам исчезал из барака. Один раз, возвращаясь с курсов, где молодые строители обучались слесарному делу, Гриша Рахманцев увидел друга в пьяной компании молодых людей. Шли по улице, весело горланя песни под балашовскую гармонь. Рахманцев решительно
— Пошли домой?
Пьяная компания зашумела:
— Не трожь гармониста!
— Накостылять по шее — и баста!
— Наставник нашелся!
Один из парней уцепился за рукав его полушубка и попытался толкнуть Гришу на обочину дороги.
— Ты не лезь, без тебя знаю, что делать, — Рахманцев отмахнулся от незнакомого парня.
— Сашка, иди за мной! — не оглядываясь на шумную компанию, он зашагал к бараку.
Балашов свел меха гармошки, постоял с опущенной головой и, подняв осоловелые глаза на компаньонов, произнес вяло:
— Пойду домой.
— Растяпа! — бросил один из парней. — Кислая квашня!
Балашов точно преобразился. Хмель сняло как рукой.
— Вы… — страшно выругавшись, Саша выкрикнул: — Шваль колупаевская! Да вы Тришкиного мизинца не стоите! Он в поезде смерти страдал! Мать у него погибла… Он в партизанах воевал, от Сибири до Урала пешком прошел!.. Может, за него я в огонь и воду… А ну-ко суньтесь! — положив гармонь на снег, Саша сдвинул шапку на затылок и встал в угрожающую позу. — Кто наших колхозных блинов не пробовал, подходи.
Ватажка рассыпалась. Подобрав гармонь, Балашов поплелся в общежитие. Гриша лежал в кровати с книгой в руках. Прилив энергии, который испытывал Саша, готовясь к драке, сменился слабостью во всем теле.
— Если хочешь есть, возьми колбасу в тумбочке. Хлеб на подоконнике, — не отрываясь от книги, сказал спокойно Гриша.
Стянув с себя полушубок, Саша опустился на табурет.
— Гриш, ты на меня не сердись. Ну, выпил маленько, какая беда? — заговорил он примирительно.
Рахманцев молчал.
— Зарабатываю я неплохо, почему не выпить, а? — Саша уставился глазами в спину друга. — Знаешь, что? — Балашов пересел на кровать Гриши. — Ребята меня сманивают ехать на Север. Поедем? — потрогал он за плечо Рахманцева. — Подъемные дают, суточные, и дорога бесплатная. Поедем, а?
— Садись, ешь, — отозвался все так же спокойно Гриша.
— А ежели я желаю с тобой говорить?
— Вот когда проспишься, тогда и будем разговаривать.
— Значит я, по-твоему, пьян?
— Нет, трезвый, — спрятав улыбку и не отрываясь от книги, ответил Рахманцев.
— Гриш, я тебе всурьез говорю, махнем на Север, там деньги большие платят.
Рахманцев стремительно повернулся к Балашову.
— На Север захотел, за длинным рублем погнался. Эх ты, а еще комсомольцем называешься, — заговорил он С жаром. — Не ты ли на собрании давал слово не пить? Не ты ли обещал Андрею Никитовичу исправиться? Опять за старое берешься? С кем ты связался? С забулдыгами. Курсы забросил, работаешь тяп-ляп, переметная сума! Тьфу! — шумно повернулся к стене.
Утром друзья позавтракали молча. Саша чувствовал свою вину и отводил глаза от осуждающего взора старшего друга.