В степях Зауралья. Трилогия
Шрифт:
— Залезь на крышу и через трубу предложь бандитам сдаться. Как только крикнешь, сейчас же отходи от трубы.
Дороня пополз. У северного ската нанесло большой сугроб снега. Взобравшись по нему на крышу, Третьяков наклонился к трубе и крикнул:
— Эй, там, выходи, сдавайтесь! — и отпрянул от трубы. В ответ послышался выстрел. Пуля пролетела, едва не задев Дороню. Он поспешно скатился вниз. Прошло несколько томительных минут. Дверь землянки неожиданно раскрылась, показался старик и торопливо засеменил к чоновцам.
— Руки вверх!
Глухой продолжал бежать.
— Не
— Руки вверх!
Женщина испуганно вскинула руки над головой.
— Там под нарами ребятишки! — истошно крикнула она и, пошатнувшись упала. Новгородцев распорядился вынести ее в безопасное место и, сняв с себя полушубок, накрыл им женщину.
— Огонь по окнам!
Дзинькнули стекла, послышался треск рам. Десятки пуль полетели в землянку. Перестрелка длилась недолго. Бандиты перестали отвечать на выстрелы: вышли патроны. Из трубы показалась синяя струйка дыма, затем прозвучал одинокий выстрел. Наступила жуткая тишина. Чоновцы осторожно заглянули через окна в землянку. На полу распростерто тело Рогожина, возле опечка лежал навзничь Землин, рядом пистолет с пустой обоймой, на чугунной подтопке тлела куча пепла. Из под нар вылезли испуганные ребятишки и с ревом уткнули головки в подол матери.
Новгородцев бережно разгреб еще теплый пепел и обнаружил обгорелый лист бумаги: «…Ишим… наши отряды…»
— Понятно, Землин имел связь с кулацким восстанием в Ишиме. Перед смертью сжег секретные документы. Что же, собаке собачья смерть! С бандой покончено! — Новгородцев обратился к Дороне: — Съезди в Островное, возьми подводу и отправь трупы бандитов в Марамыш.
Приласкав плачущих детей, командир вышел из землянки, чоновцы последовали за ним.
Прошло несколько дней. Третьяков все еще находился в ЧОНе, а мысль о Коле Дмитреве не покидала его. Почему не взяли Речкалова на поиски тела? Может, тогда бы раскрылась тайна смерти товарища? Нет ли тут ошибки?
Своими мыслями Дороня поделился с Новгородцевым.
— Кстати, — заметил тот оживленно, — я повезу Речкалова. Может ты, возьмешься сопровождать меня?
— Согласен. Тем более, по отношению к Речкалову, мне кажется допущена несправедливость.
Утро выдалось теплое, солнечное. В ярком голубом небе плыли редкие облака.
Сидевший в санях Речкалов сумрачно поглядывал на спутников и, прислушиваясь к разговору, беспокойно ворочался на месте. Ввалившиеся глаза, заострившийся нос и вся его поникшая под тяжестью горя фигура отражала глубокое душевное переживание. Когда-то веселый, первый затейник среди озернинских ребят, он замкнулся, стал недоверчив и мрачен. Попытка Дорони навести разговор на Колю Дмитрева успеха не имела.
— Раз вы считаете меня бандитом, то и толковать не о чем. — Речкалов уткнул лицо в воротник тулупа и замолчал.
— Хорошо, хорошо, Речкалов, — попытался успокоить его Новгородцев. — Вот приедем в Зверинку и выясним.
— Почему раньше не выяснили? Почему таскаете по тюрьмам? За что? За что, я спрашиваю? — откинув воротник, выкрикнул Речкалов и зло посмотрел
— Успокойся. Все будет в порядке. Ершистый ты, однако, парень…
В Звериноголовскую они приехали на следующий день. В станице было уже спокойно. После гибели вожака большая часть бандитов явилась с повинной, и жизнь в Притоболье пошла своим чередом.
Взяв с собой понятых [24] и Речкалова, Новгородцев с Дороней выехали.
Перед глазами открылась необъятная даль степи. Порой взлетали куропатки и, падая, зарывались в снег. На седьмом километре, поднявшись на ноги, Речкалов беспокойно оглядел местность и решительно положил руку на плечо Новгородцева.
24
Понятые — свидетели.
Подводы остановились.
— Копайте здесь, — угрюмо произнес Речкалов и, сдвинув брови, начал следить за работой.
— Тут чарым [25] , — послышался голос одного из понятых.
Комиссар с Дороней подошли ближе. Под верхним слоем снега блеснул на солнце наст. Он был так крепок, что выдерживал тяжесть людей.
— Разбросайте снег шире, отсекайте квадратами ледяную корку, — распорядился комиссар и опустился на колени. Вынутые куски чарыма люди бережно отнесли к дороге.
25
Чарым — обледенелая кора на снегу. Наст.
— Осторожно! — Новгородцев предупреждающе поднял руку. — Снимайте второй слой снега. Так. Хватит. Речкалов, подойдите ближе.
Под ледяным куполом чарыма лежал труп Коли Дмитрева.
Речкалов молча опустился на колени. В его груди послышались булькающие звуки.
— Плакать не надо, — в голосе комиссара прозвучала теплота. — Нет, плакать мы не будем, — повторил он в раздумье и провел рукой по лбу.
— Приготовить полог. Положить в сани убитого, — сказал он твердо. — Ехать шагом!
Дороня с Новгородцевым шли за санями, где лежал труп. Говорить не хотелось. Да и о чем?
ГЛАВА 11
После голодного года хлеба в коммуне «Борцы революции» уродилось на славу, высокие и дружные; пшеница уже входила на колос. Рожь была убрана и сложена в две большие клади у Кривых озер, в трех верстах от центральной усадьбы. Заканчивался и сенокос.
Весной Ян взял к себе в помощники Гришу Рахманцева. Машина часто «барахлила» и требовала тщательного ухода. Каждое утро Григорий вместе с Яном протирали, смазывали части, постепенно помощник изучил трактор. К концу лета уже самостоятельно водил его. После уборки хлеба Ян уехал к семье в Марамыш, и трактор оказался на руках Рахманцева.