В степях Зауралья. Трилогия
Шрифт:
Чуть свет Христина достала прокламации из тайника, сунула под меховой жакет и, простившись с тетей, вышла на улицу.
Через час, купив билет на пригородный поезд, вышла на перрон.
Там толпились мешочники; прошла дама с носильщиком; проковылял, опираясь на палку, старичок в форменной фуражке с полинялым околышем; из ресторана вышла группа пьяных каппелевцев. Один из них, задев Христину плечом, нагло уставился на нее.
Христина вошла в тамбур. В вагоне сидеть не хотелось: там было накурено, пахло сырой одеждой, портянками, как обычно в общих вагонах.
Взглянув
Вскоре один из солдат поднял оброненный Христиной лист бумаги и стал читать. Кинув быстрый взгляд на опустевший перрон, произнес чуть слышно:
— Прокламация.
— А ну-ка, читай, — окружив его плотным кольцом, солдаты придвинулись ближе.
— «Солдаты и казаки!
Доколе вы будете воевать? Доколе вы будете разорять Россию? Доколе вы будете мучить себя и равных себе рабочих и крестьян. Они не хотят отдавать свою землю помещикам, свои фабрики капиталистам, они не хотят быть рабами царских офицеров и генералов.
…Мы воюем с помещиками, капиталистами, с царскими генералами и офицерами, со всеми, кто сотни лет держал русский народ в рабстве.
Руку, товарищи солдаты и казаки!
От вас зависит ваше счастье и счастье страны!
Мы ждем вас к себе как друзей, как истинных сынов страдающего народа.
Солдаты молча переглянулись. Разговаривать о политике на вокзале опасно. Заскорузлыми пальцами чтец аккуратно сложил листовку вчетверо и, положив ее на скамью, отошел к товарищам.
Белый лист бумаги со жгучими словами правды скатился и, гонимый ветром, понесся по асфальту перрона, прижался к рельсам. Там его нашел смазчик, прочитал первые строки и поспешно сунул в карман.
В ту ночь листовки были найдены и на пригородных станциях.
На одном из разъездов Христина пересела в поезд, идущий обратно.
Невдалеке маячили огни вокзала, за ним был виден тусклый свет уличных фонарей, ведущих в город.
Девушка вышла из вагона и юркнула под грузовой состав.
В конце поезда стоял, завернувшись в огромный тулуп часовой и, видимо, дремал. Недалеко от Христины пробежала собака и, усевшись на задние лапы, задрала морду вверх. Тоскливые, ноющие звуки полились над застывшими составами, тупиками и замерли на сумрачных полях.
Потянуло холодком. Христина стояла неподвижно, не выпуская из рук узелок. Ее беспокоил вчерашний шпик. Куда идти? К кому? Домой нельзя. Там установлена слежка. На старую конспиративную квартиру? Опасно, недавно был провал.
Через час она постучала в дверь квартиры одной
— Милая, я бы рада принять, но… — хозяйка завертела головой по сторонам безлюдной улицы, — пойми, дорогая.
— Хорошо, я поняла, — перебила Христина, сдвинула брови и побрела в Заречье, где жила тетка. Остановилась на перекрестке, прислонившись к забору, долго смотрела на знакомый дом. Было видно, как из трубы поднимался дым и, гонимый ветром, плыл к Миассу.
«Тетя, наверное, на кухне, обнять бы старушку и посидеть у огонька, погреть руки».
Христина подула в кулак и слегка постучала носками стоптанных ботинок.
По застывшим тротуарам катился колючий снег, набиваясь к ногам. Резкий, холодный ветер стучал оторванным листом железной крыши соседнего дома, вихрями кружился по улицам и злобно метал снег в стены, окна.
Христина, зябко кутаясь в меховой жакет, зашагала к рабочей слободке. Уставшая опустилась на первую попавшуюся скамейку возле ворот одного из домиков и задремала.
Мороз крепчал. Слышно, как во дворе загремел цепью пес и, почуяв незнакомого человека, хрипло залаял. Стукнула дверь, из домика вышел немолодой хозяин, судя по одежде, рабочий, и, прикрикнув на собаку, открыл калитку. Христина приподняла отяжелевшую голову и вновь опустила ее на узелок, лежавший на коленях.
— Ты что, не здешняя? Замерзнешь ведь. Проходи-ка лучше в избу, — сказал он приветливо.
Девушка поднялась со скамейки и пошла вслед за хозяином.
ГЛАВА 21
В купе одного из классных вагонов скорого поезда Омск — Челябинск, развалившись небрежно на сиденье, в обществе двух офицеров ехал студент. В углу висела его шинель с блестящими вензелями Томского университета. Среднего роста, плотный, с мужественными чертами лица, он выгодно отличался от соседей, помятые физиономии которых носили следы беспробудного пьянства.
Поджав под себя ноги, студент продолжал прерванную приходом кондуктора беседу:
— Нет, как ни говорите, а Репин является величайшим художником-портретистом. Возьмите его картину «Не ждали». Она оставляет глубокий след у зрителей, заставляет задумываться о превратностях судьбы человеческой. Или «Бурлаки», сколько социальной насыщенности! Изумительно! — Студент опустил онемевшую ногу на пол и продолжал: — Возьмите картину художника Сурикова «Боярыня Морозова». Какой фон, краски, лица стрельцов! Это подлинно реалистическое искусство! — Вскочив на ноги, он открыл портсигар и предложил папиросы офицерам.
Один из них, закуривая, сказал флегматично:
— Я предпочитаю натюрморты в виде битой дичи, рыбы и прочей снеди. Глядя на них, приобретаешь аппетит.
— Недурно бы жареную курицу и бутылочку водки, — потягиваясь, отозвался второй. — Изобразительное искусство — чепуха. Я признаю только порнографические открытки! Хотите посмотреть?
Студент отмахнулся и тревожно посмотрел на дверь. В купе вошел офицер разведывательной службы. Козырнув коллегам, он извинился и потребовал документы.