В степях Зауралья. Трилогия
Шрифт:
В коридоре слышались шаги часового. Холодная, противная крыса, быстро перебирая лапками, пробежала по груди девушки и скрылась под кроватью.
Нина в страхе подобрала ноги и прислонилась спиной к стене.
С писком метались крысы на полу камеры, прыгали на кровать, скрывались. Нина поспешно закрыла ноги тюфяком и, съежившись, притихла в углу.
Контрразведчики надеялись, что Дробышева начнет колотить в дверь, просить пощады. Но в камере было по-прежнему тихо, и встревоженный часовой припал к
Заключенная сидела в углу, подперев голову рукой.
Загремел засов, и яркий свет фонаря осветил камеру.
— Дробышева, выходите! — Дежурный контрразведки пропустил девушку вперед и, вынув из кобуры наган, направил дуло в спину заключенной.
Поднявшись этажом выше, он указал на дверь начальника контрразведки Госпинаса.
Перешагнув порог, ослепленная ярким светом ламп, девушка зажмурилась; снова открыв глаза, в страхе прижалась к косяку: на полу, недалеко от дивана, лежал Виктор. Одежда на нем порвана, спина исполосована нагайками. Правый глаз, под которым виднелся огромный синяк, закрыт.
На диване курил следователь контрразведки Гирш. Рядом лежала окровавленная нагайка с прилипшим к ней пучком человеческих волос.
У стола, заложив по привычке руки за спину, стоял Госпинас. Зеленый свет абажура падал на его испитое, с глубокими впадинами глаз лицо, напоминавшее маску мертвеца.
Возле стены спиной к Нине стояли три офицера.
Госпинас уставил немигающие глаза на девушку и, кивнув головой в сторону лежавшего Словцова, спросил:
— Узнаете?
Нина не ответила.
— Чистая работа? Как вам нравится наш гранд-отель? — глаза Госпинаса прищурились. — Правда, там есть маленькое неудобство — крысы, но, к сожалению, они сегодня сыты и, видимо, вас беспокоили мало?
— Что вы хотите от меня? — вяло спросила Дробышева.
— Пардон, несколько минут терпения, — глаза Госпинаса сузились, как у кошки. — Поручик Гирш, — повернулся он к офицеру, — вы невежливы: предложите даме место.
Гирш вскочил, кривляясь, шаркнул ногой.
— Бон суар, мадемуазель, как вы отдыхали? — спросил он, издеваясь, и хлопнув нагайкой по голенищу сапога, улыбнулся.
Не ответив, Нина тихо опустилась на колени перед Виктором, поправила его волосы и долго смотрела на измученное лицо.
— Трогательная идиллия, — прошипел Госпинас и крикнул свирепо: — Стать к дверям! Вы не в парткоме!
Девушка бережно опустила голову Словцова на пол и отошла.
Лежавший сделал слабое движение рукой и открыл здоровый глаз.
— Знакомьтесь, Нина Дробышева здесь, — пнул Виктора носком сапога Госпинас.
Избитый с трудом поднялся на ноги и, шатаясь подошел к Нине:
— Крепись, — пошевелил он губами и опустил горячую голову на ее плечо.
— Начинаем, господа, — обратился Госпинас к офицерам.
Те подошли к столу.
— Я
— Нет, — послышался ответ.
— Намерены вы сказать имена челябинских коммунистов?
— Нет.
— Так. А вы, Дробышева? Все еще упорствуете?
— Товарищей не выдам, — твердо произнесла Нина.
— Что же, придется к вам обоим применять один метод развязывания языка… Раздеть большевичку! — крикнул Госпинас. — Держать Словцова! Гирш, за работу!
Госпинас рванул Нину от Виктора, вцепился в ворот кофточки. Затрещала ткань, Нина, оттолкнувшись, прикрыла руками грудь, Гирш взмахнул нагайкой.
— Словцов, имена коммунистов, и Дробышева будет на свободе!
Защищая лицо от ударов, девушка крикнула:
— Виктор!
Словцов бился в руках державших его офицеров. Непонятно, откуда бралась сила у этого человека. Наконец ему удалось вырваться, и он бросился на Гирша.
Началась свалка. Разъяренные контрразведчики били Виктора чем попало. Госпинас спокойно курил, наблюдая происходящее.
— Дробышева, скажите адрес типографии, и Словцова мы оставим, — бросил он резко девушке.
— Нина! — в голосе Виктора послышалось приказание. — Нина! — еще раз крикнул он и упал. Голос товарища придал девушке силы:
— Мерзавцы! Вы думаете побоями сломить наш дух?! — голос Нины зазвенел, как натянутая струна: — Ваша гибель неизбежна!
ГЛАВА 19
Весной арестованных челябинских коммунистов отправили в Уфимскую тюрьму, где в то время находился военно-полевой суд.
Поезд с заключенными шел до Уфы трое суток. Ночью стояли на глухих разъездах, дожидаясь рассвета. В темноте ехать было опасно: контрразведка получила сообщение о готовящемся нападении миньярских рабочих на поезд.
Мимо мятежного завода проехали с бешеной скоростью. В паровозной будке два колчаковских офицера следили за каждым движением машиниста. Усилена была и охрана вагонов. Толстые железные решетки на окнах, часовые у дверей, в проходах, в тамбурах офицерский контроль лишали заключенных возможности побега.
В Уфе арестованных принял конвой из казаков.
Дробышеву, как важную преступницу, поместили в одиночку, рядом с карцером.
Нина опустилась на койку. Вспомнилась записка неизвестного коммуниста, найденная в Зауральской тюрьме: «…Я знаю, я верю, ибо старый строй рушится, обломками убивая нас. Но нас много, все новые и новые силы идут под Красное знамя…» — прошептала Нина слова убитого и выпрямилась.
— Я умру. Но будет жить партия, несокрушимая, как гранит, будет вечно жить великое дело Ленина.