В стране ваи-ваи
Шрифт:
Когда я закончил перевязку, старик протянул мне пакетики, свернутые из пальмовых листьев. Там оказались две красивые шкатулочки — вроде той, которую показывал мне вождь, — костяной гребень и несколько серег из перьев. Я вручил ему взамен рыболовные крючки, напильник, зеркальце, два ножа и бисер. Старик завернул все это, встал и молча заковылял прочь.
Его спутник все время наблюдал за нами, но тут я заметил, что он тоже ушел.
— Этот старик выглядит добрым и покладистым, — сказал Эндрью, — но вы остерегайтесь его. Он главный колдун племени, его тут все боятся. Миссионеры, правда, с ним ладят. Они называют его «Джорджи», а настоящее его имя — Маната.
— А второй
— Это Килимту, последний живой тарума во всей Британской Гвиане!
— Живой тарума?! И он ушел! Значит, кто-то из них выжил?
— Да, трое выжили, когда грипп истребил остатки племени. Килимту был самым молодым. У здешнего вождя нет детей, вот он и усыновил его. Остальные двое — старики, они живут в Бразилии, с мавайянами.
Я решил во что бы то ни стало отыскать их.
Море листьев
К Нью-Ривер
«…Если я не пришлю других распоряжений, — писал я Безилу, — и если не вернусь с Нью-Ривер к твоему прибытию, не жди. Забирай горючее, продовольствие, товары для обмена и все это перебрось вверх по реке Чодикар и дальше, на Мапуэру. Чарли, один из ваписианов, знает тропы индейцев, и я пришлю его, чтобы он вас провел. Как дойдете до Мапуэры, сразу начинайте делать две лодки, достаточно большие, чтобы поднять полтонны груза и десять человек».
Настало время выходить следом за Джорджем. Я оставил записку миссионеру, и мы тронулись в путь: Эндрью, Иона, Тэннер, я и четверо ваи-ваи из деревни на реке — Мингелли, Маваша, отец Маваши — надменный Чекема и колдун по имени Эока. Людей было мало, и ноши казались слишком тяжелыми.
— Мистер Гэппи, — мрачно заявил Эндрью, — мы не сможем двигаться. Завтра в это время все еще будем торчать на берегу. Мы не…
— Хватит, — прервал я его. — Двигаться будем. Ноши тяжелые, но мне приходилось видеть и тяжелее. Постараюсь нанять еще индейцев.
Возле самого устья Оноро мы обнаружили следы лагеря Джорджа. Здесь было сыро, с листьев падали капли прошедшего утром дождя. Я оставил Иону и четверых ваи-ваи разбить лагерь, а сам с Эндрью и Тэннером направился вверх по реке к тому месту, где индейцы расчищали новый участок. Река была узкая, темная, кроны деревьев переплетались над ней. Русло загромождали упавшие стволы, некоторые из них торчали над водой, но большая часть скрывалась в глубине — эти были особенно опасными. Если мы вовремя замечали препятствие, то увеличивали скорость и проскальзывали над затонувшим бревном. В одном месте, где кромка берега сползла в реку, пришлось прорубать себе путь в спутанных кронах. Дальше река стала мельче, пошли тихие заводи с камнями. Вода струилась так неторопливо, что на поверхности не было ни одного завихрения, которое указывало бы нам на скрытое в глубине препятствие. Чтобы не сломать винт, мы сбавили ход и внимательно всматривались в желтую воду.
Я начал было сомневаться, доберемся ли мы когда-либо до места, но тут увидел три лодки, причаленные к берегу. Крутая извилистая тропинка вела к лесной прогалине. Здесь, под навесом из пальмовых листьев, лежал в гамаке знакомый индеец — Вайяма («Черепаха»). Мы вышли к обширной вырубке на склоне холма; в центре ее стояли два необычного вида продолговатых строения.
Под лай собак из хижин вышли их обитатели. Последовал обмен приветствиями, затем Эндрью стал рассказывать о наших нуждах, а также о том, какие товары мы можем предложить.
Индейцы удивились, почему мы прокладываем тропу на восток. Они никогда не слышали о существовании реки в той стороне — туда вообще никто не ходит!
На
Густо раскрашенный пятнами и полосами индеец с ребенком на руках улыбнулся, обнажив крупные зубы, и сел рядом со мной. Увидев мою бороду, малыш в ужасе завопил; я пощекотал ему щечку пальцем — он закричал еще сильнее.
Раздался дружный хохот, лед был сломан. Я опасался, что не смогу никого нанять здесь, но двое молодых парней, лет по четырнадцати-пятнадцати, вызвались идти с нами. В одно мгновение они собрали все необходимое для двухнедельного путешествия — плетеный гамак, лук, стрелы, горшок, несколько белых лепешек из маниока; кроме того, сзади за набедренную повязку каждый засунул нож.
Младший, Манака, очень славный юноша, лицом напоминал английского школьника. Его приятель выглядел солиднее. Это был степенный коренастый паренек, женатый на немолодой женщине, которая должна была вот-вот родить. Прощаясь с супругом, она преподнесла ему сушеную обезьянью ногу.
В нашем лагере были растянуты брезенты, ваи-ваи соорудили себе навес, горели костры, — мы готовились к ночлегу. Из чащи доносились крики птиц. Я дал свое ружье Маваше, который заверил меня, что умеет с ним обращаться. Уже смеркалось, когда он вернулся с гокко и двумя обезьянами килограммов по десяти каждая — паукообразной и рыжим ревуном. В мгновение ока дичь была освежевана, и белые тушки положили на колья над огнем. Не дождавшись, когда мясо прожарится, ваи-ваи принялись за еду.
Зажгли фонари; я искупался, надел чистую рубаху и фланелевые штаны и поужинал жареной грудкой гокко и вареным рисом.
— Эта Нью-Ривер — плохое место, — заговорил Эндрью. — Там страшные болезни. Люди из Пограничной комиссии помирали там, как мухи, — да, да, как мухи!
— Совершенно верно, мистер Макдональд, — послышался мрачный голос Ионы. — Доктор говорил мне: никогда не ешь холодной пищи в этих местах, не то заболеешь. Лучше отложи все дела, разожги костер и свари горячее. Если нельзя остановиться, потерпи с едой до вечера. И еще я никогда не видел такого холодного места. Там ночью как-то особенно сыро, промозгло.
— Вам нечего беспокоиться, — возразил я. — Люди из Пограничной комиссии умирали от бери-бери, а болели потому, что ели только соленую говядину, соленую свинину, соленую рыбу и соленые галеты. Пока у нас есть свежая пища, свежие овощи и фрукты, мы не заболеем.
— Точно, — согласился Эндрью. — Бразильцы не хворали бери-бери. Они питались проросшими бобами. И все-таки нам придется несладко. Почему индейцы не живут на Нью-Ривер? Потому что там плохое место, помяните мое слово! Там нечего есть. Отец Кэфф и отец Кэри путешествовали вверх по Корантейну и по Нью-Ривер в 1908 году. Они чуть не умерли с голоду. Ничего съестного не могли найти. Знаете, что им пришлось есть? Кайманов! Они их ловили в Оноро. И нам придется голодать.
— В крайнем случае тебя съедим, Эндрью, — сказал я, — хотя я уверен, что ты поможешь нам раздобыть пищу. Сделаем из тебя приманку — небось все кайманы и ягуары сбегутся, когда почуют такой лакомый кусочек!
Эндрью засмеялся:
— Ладно, начальник, последнее слово за вами. Только уж кайманов лучше я сам съем!
Поужинав, мы тут же улеглись в своих гамаках, но сон не шел. У костра и под навесом ваи-ваи звучали смех и шутки. Я задремал, но тут же меня разбудил взрыв хохота. Индейцы с факелами в руках столпились у реки; один из них, забравшись на нависшее над водой дерево, держал огонь у самой ее поверхности. Быстрым движением он отсек голову крупной рыбе, затем еще нескольким. Его товарищи сели в лодку, чтобы подобрать добычу.