В стране ваи-ваи
Шрифт:
Километра полтора мы шли по ровной местности. Потом тропа разветвилась. Джордж объяснил, что правая ветка приводит к той площадке, откуда хорошо видно все вокруг (мы безуспешно искали ее несколько дней подряд).
Вместе с Ионой и Эндрью я направился туда. Вскоре мы очутились у подножия горы. Начался тяжелый подъем по крутым скалам. В подлеске росли колючие пальмы [19] . Величественные эшвейлеры роняли причудливые цветы с желтой сердцевиной, по внешнему виду напоминающие небольшие лайковые перчатки и пахнущие жасмином. Тропа, казалось, свисала узкой лентой с макушек деревьев.
19
Bactris sp.
Тропа извивалась между камнями дальше, уходя в чащу невысоких суковатых клузий, которые опираются на тонкие воздушные корни, напоминающие лапы огромных крабов, и, казалось, дерево вот-вот шагнет. Как и растущие рядом мирты [20] , они были покрыты орхидеями и мхами. Почвенный покров состоял из диких ананасов, шелковистой травы и орхидных. Еще немного — и мы вырвались из зарослей на залитый солнцем каменистый склон и очутились над беспредельным океаном лесного полога.
20
Clusia nemorosa и Oedematopys dodecandrus.
Далеко-далеко на севере торчал над мглистым горизонтом бледно-голубой гранитный зуб, над которым мы пролетали на самолете. В восьмидесяти-ста километрах левее тянулись северо-западные отроги Акараи, заканчивающегося кряжами Вамуриак-Тава и Виндауа; ближе к нам возвышались почти на один километр Васару-Маунтинс — горы Солнца. А справа громоздились вершины, которые нам предстояло обойти.
Мы решили осмотреться получше. У самого края обрыва росли клузии, на переплетении корней которых лежал ковер перегноя, мха и хвороста; местами на этом ковре одиноко торчал сучок или пень. Ниже нас — те же клузии: плавно качающийся мелколиственный полог, скрывающий голые камни. В ветвях одного из деревьев в нескольких сотнях метров от нас мелькнул яркий оранжевый шар. Потом он исчез. Птица! Ну, конечно! И не какая-нибудь, а «каменный» петушок — редчайшее, чуть ли не мифическое создание! Его встречают очень редко. Но петушок улетел, и мы повернули назад.
К полудню миновали часть холмов, пересекли несколько болот и речушек, которые начали уже высыхать, — приближался сухой сезон, — и даже видели еще одного каменного петушка: его крылья прошуршали над моей головой. Немного спустя послышался нарастающий гул, словно топот зверей, продирающихся сквозь чащу.
— Похоже на очень большое стадо диких свиней, — заметил Иона, — только не могу понять, в какую сторону они идут!
Впереди между стволами пробивался солнечный свет; мы вышли на край крутого склона и поняли, в чем дело. Водопад! Сначала я не разглядел его из-за деревьев, но через несколько метров тропа круто свернула на восток, и мы увидели узкое темное ущелье, куда низвергались белые космы падающей воды.
Судя по направлению течения, это был один из притоков Эссекито, либо Урана, либо Бунавау. За рекой начинался крутой, почти пятисотметровый спуск, который мы одолели без единой передышки.
Лес здесь был великолепен,
Солнце уже склонилось к горизонту, когда я, преодолевая боль в натруженных суставах, вступил на вершину. Эндрью уже сидел там, положив ружье на колени.
— Да, крутой бугорок! — воскликнул он. — Здесь только в бутсах лазить.
Он перевел дух и продолжал:
— Мистер Гэппи, мне нужно с вами переговорить. С этими ваи-ваи сплошные неприятности. Вы-то этого не знаете, а они сегодня утром отказались идти дальше. Я их еле уговорил; спасибо Мингелли помог — он из них самый лучший и к вам хорошо относится. Чекема и Маваша подбивали всех не ходить с вами дальше. Работа, говорят, слишком тяжелая, а пиша плохая. Да ведь они сами виноваты: съедят все сразу, а потом жалуются на голод.
— Все это очень грустно, Эндрью. Если ваи-ваи не умеют распределять пищу, придется нам собирать всю добычу, даже то, что они подстрелят, и раздавать понемногу.
— Придется, начальник. Только им такой порядок не понравится, будьте уверены! — он помолчал, затем продолжал: — А вы приметили каменных петушков? В жизни такой красоты не видел! В лощинке перед Ураной их там несколько сот собралось. Я вошел туда, смотрю — сидят на деревьях, на земле, повсюду… Несколько петушков плясали — прыгали и кружились на маленьких площадочках. Они их сами расчистили. Пока я смотрел, подошли индейцы. Маваша выстрелил, хотел перья добыть, они все и разлетелись…
Вот досада! После Шомбургка еще ни один белый человек не видел пляски каменных петушков. Если бы я, как обычно, шел впереди, я не пропустил бы удивительного зрелища. На обратном пути я должен это увидеть, во что бы то ни стало!
Мы поднялись, с трудом разгибая ноющие колени, и начали утомительный спуск. Ниже нам попался заболоченный участок, заросший пальмами, дальше по склону сбегал журчащий ручеек, ярко-красный в свете заходящего солнца. Он исчезал в восточном направлении: мы пересекли водораздел.
В одном месте ручей делал широкую петлю; здесь раскинулся лагерь. Все наши вещи лежали под брезентом, на колоде стоял котелок с горячим чаем. Усаживаясь возле колоды, я мысленно благословлял Тэннера за его предусмотрительность и заботу.
Появился Джордж. Вид у него был серьезный.
— Мистер Гэппи, Джеймс собирал дрова, а тем временем подошли ваи-ваи. И когда он вернулся, оказалось, что все мешки с продовольствием открыты, пропало несколько килограммов риса и еще кое-что… Он сам видел, как носильщики промывали рис, но не стал ничего говорить, потому что вид у них был угрожающий, и он боялся, что они совсем нас бросят. Без них мы ведь не унесем всех грузов. Так что дело очень серьезное.
Гебриэл, сын Чарли, вступил в разговор:
— Хорошо, что склад в миссии заперт на замок, не то, пока мы ходим, все бы исчезло. Маната, хромой старик, украл мясо и муку у Эндрью. Я его поймал, когда он их прятал, и сказал ему, что он дурной человек. Но сделать я ничего не мог, а то он настроил бы индейцев против нас. А сколько добра пропало у мистера Ливитта! Индейцы, когда несли его вещи с Ганнс-Стрип, все открывали и брали, что нравилось. А стоило ему заговорить об этом, как они начали ему угрожать. Они его совсем не любят, только терпят, потому что получают от него товары.