В сумерках веры

Луценко Евгений

В этот момент к нам поднялась Афелия.

– Сестра палатина, кто эти люди? – ей навстречу вышла другая целестианка, молодая девушка с лицом, которое можно было бы назвать ангельским. – Неужели мы позволим чужакам…

– Довольно, Мираэль, - старшая воительница подняла руку. – Эти люди – инквизиторы. И раз уж они здесь, они помогут нам.

Я сделал несколько шагов к ним.

– Да, касательно помощи. Где тело? – Последние слова я произнес нарочито громко, чтобы их слышали все.

Тогда в святилище

повисло молчание, нарушаемое лишь гулом стазис-генератора внутри алтаря. Большая часть духовников тупо пялилась в мою сторону с таким выражением лиц, будто бы они только сейчас поняли, что чего-то здесь не хватает.

Девушка, названная Мираэль смотрела на меня возмущенным взглядом, будто бы я только что оскорбил самого Императора. Казалось, еще немного и нас с Себастьяном просто пристрелят на месте за сам факт своего нахождения здесь.

Но в этот момент снова распахнулись двери, и звук этот разнесся по всему святилищу. Теперь помещение наполнил ропот благоговения, и он становился громче, чем ближе становились шаркающие шаги прибывшего.

– Инквизитор Хальвинд? – Голос, донесшийся снизу принадлежал высокому мужчине в богатой рясе и высокой шляпой кардинала.

Сначала я не поверил своим глазам, но реальность не обманывала меня.

– Кардинал Банифаций? – Спросил я, подходя к экклезиарху, споро поднявшемуся по лестнице.

На вид ему сложно было дать больше сорока стандартных лет, что было совершенно невозможно, учитывая занимаемую им должность. Столь высокий духовный сан – это достижение сотен лет борьбы среди равных, что непременно отражается на теле и душе сановника.

– Так и есть, сын мой, - кардинал кивнул, беря протянутую мной руку обеими ладонями, позволяя ощутить легкое подрагивают долговязых пальцев. – Примите мои соболезнования касательно кончины мастера Кола. Но я не могу не заметить, что именно он привел вас к нам.

На лице священника возникла странная улыбка, за которую я был готов прямо здесь спустить его с лестницы.

– На все воля Императора, - вместо этого ответил я, возвращаясь в центр возвышения, где было больше всего крови. – Ваше преосвященство, быть может вы ответите мне, что тут произошло?

Кардинал понурил голову, мгновенно меняясь в настроении и медленно прошагал к алтарю. Все это время вокруг царило торжественное молчание, будто бы все собравшиеся готовы обрести откровение.

– Брат Бальтазар совершал ночной обход помещений, примыкающих к Собору, - начал священник траурным надломанным голосом. – Незадолго до рассвета, когда тени сгущаются особо, он заглянул в святилище Осколка и… - неопределённый жест рукой, обводящий место у алтаря. – Здесь лежала несчастная сестра Селестина…вся в крови и…

Кардинал выдержал драматическую паузу отводя блестящие от слез глаза.

– Простите инквизитор, говорить об этом тяжело, ведь не страшна

смерть для сестры битвы, в сравнении с более порочным грехом…

От меня не скрылась болезненная реакция Афелии и Мираэль, отразившаяся на их строгих лицах. Похоже, что сотворенное здесь было актом надругания, но мне было необходимо уточнить.

– Вы имеете ввиду изнасилование? – Шепотом спросил я, подходя вплотную к собеседнику.

Тот не стал отвечать, но кивнул, смыкая глаза. По щекам потекли слезы, а сам священник подошел к ограде и воздел руки к потолку:

– Чудовищный грех был совершен здесь! И нам необходимо загладить свои вину перед Богом-Императором, что стал молчаливым свидетелем сего отвратительного деяния. На нас теперь лежит вина не только за недостаточную бдительность, но и за оскорбление Его! – Кардинал вернулся к алтарю и взял что-то из стазис-поля, после чего вновь вернулся к слушателям. – Взгляните на это, братья и сестры! Взгляните на это святотатство! Да будет проклят тот еретик, что посмел взять в свои грязные руки обломок меча Святого, да будет его душа сожрана демонами за то, что он осмелился направить его против праведной девы Селестины!

Мощный голос кардинала эхом разносился по святилищу, наполняя скорбью и ненавистью души паствы. Даже я ощутил прилив праведного гнева, глядя на окровавленный кусок клинка, сжимаемый голой рукой священника.

…душный воздух святилища сменился знойной прохладой открытой площади, расположенной в северной части маленького городка, ставшего плацдармом для сил Империума. Я стоял рядом с наставником и другими инквизиторами, со стороны наблюдая за проповедниками, читающими молитву гвардейцам.

Голос этого сухопарого священника был настолько мощным, что казалось, разносится по всем окрестным улицам. Это был только прибывавший полк с Бронта. Серые доспехи гвардейцев были чистыми и ухоженными, а лица наполнены мрачной решительностью.

В тот момент ни у кого не возникало сомнений касательно успеха кампании по подавлению восстания.

Но очередной порыв ветра вдруг приносит новый резкий звук, и проповедник падает с ограды фонтана. Его лицо превратилось в кашу из мышц и костей, а в лысом затылке виднелось обожжённое отверстие.

Кто-то из гражданских оказался партизаном, но тут же был убит бронтскими гвардейцами. Буквально за секунду тело еретика испарилось под градом сотни точных выстрелов. А после этого началась бомбежка…

Чья-то рука коснулась моего плеча, заставляя резко обернуться. Это был Себастьян. Похоже, кардинал закончил свою пламенную речь и уже возвращался к нам.

— И все-таки мне необходимо увидеть тело, ваше преосвященство.

— Боюсь, это невозможно, сын мой. Селестина осквернена и мы вынуждены скрывать этот позор. Никто не узнает о том, что произошло до ее кончины.