В сумерках веры
Шрифт:
Следом за душем я направился к рукомойнику. Из зеркала на меня смотрело осунувшееся лицо с темнеющими под глазами синяками. Аккуратная щетина уже достигла того состояния, когда считалась неопрятной, но всё ещё недостаточно густой, чтобы называться бородой. За последние четыре месяца волосы на голове тоже вышли из-под контроля, сменив короткий ёжик на нечто бесформенное, требующее руки цирюльника или хотя бы лака.
Глядя на своё жалкое отражение, я пришёл в ужас. Агенту Трона не подобало выглядеть таким разбитым, если он не на войне…
На войне…
К счастью,
В абсолютной тишине уборной был слышен лишь тихий скрип заточенной стали по шершавой щетине.
Отработанными движениями я очистил шею с подбородком и перешёл к щекам. Годы, проведенные на Биатусе, позволили в совершенстве овладеть бритвой, поскольку очень важно было следить за чистотой кожи в условиях возможных эпидемий.
Лезвие снимало слой за слоем, оставляя после себя лишь темнеющую плоть, но внезапно, после очередного движения, на глаза попался отвратительный гниющий рубец…
Не требовалось внимательного осмотра, чтобы понять его природу, и тогда моя рука дрогнула. Бритва тут же наказала меня за потерю контроля, рассекая податливую плоть.
Не издавая звуков, я выронил инструмент и схватился за щеку, наблюдая через зеркало, как медленно из пореза начинает вытекать кровь.
Проклиная весь свет, я тут же потянулся к настенному ящику, где расторопный хозяин оставил антисептик. Обильно смочив рану, я начал жадно осматривать лицо в поисках того самого злосчастного рубца.
В голове уже всплывали картины агонизирующих больных, которых приходилось сжигать заживо из-за неспособности медикусов помочь.
Если зараза Биатуса пустила во мне корни, оставалось лишь молить Императора, чтобы она не проникла за пределы…
— Иероним? — Голос Себастьяна оказался оглушительно громким в расползающейся отчаянной тишине.
Я бросил взгляд на возникшего в дверном проёме дознавателя и отшатнулся, выставляя перед собой руку.
— Не подходи, Бас!
— Почему? — Спросил юноша, но сделал осторожный шаг назад, после чего заметил на полу окровавленную бритву и несколько скомканных шариков из синтетики. — Что случилось?
Прежде чем ответить, я ещё раз заглянул в отражение, пристально разглядывая щеку. Лишь после минуты молчания, пришло осознание, что рубец оказался игрой воображения.
— Ничего, — сделав глубокий вдох, я выпрямился и отошёл от проклятого зеркала. — Просто показалось. Зачем ты пришел?
— Спросить тебя о завтраке, — лицо дознавателя оставалось беспокойным. — А ещё занести костюм. Мы же не оскорбим сестру-палатину?
— Не оскорбим, — кивнул я, уже накидывая выглаженную белую сорочку.
***
Улица встретила нас прохладным ветром и снежным крошевом, обильно валившимся с неба. Наш флаер оказался одним из немногих, занявших опустевшее воздушное пространство. Зато вокруг то и дело шныряли челноки арбитров, требовательно запрашивающие
На радиальной площади у подножья лестницы собралась огромная толпа. Даже с такой высоты мне было сложно понять, где заканчивается многомиллионная масса людей, уходящая на прилегающие улицы и теряющаяся в их глубине.
Предъявив инквизиторские коды, Себастьян провёл нас на спецстоянку соборного холма, где он вчера посадил наш боевой катер.
Ещё на подлётах к соборному району мы начали слышать громогласный звон колоколов. Но на этот раз казалось, будто весь город Экклезиархии издает этот всепроникающий звук, отражая его от стен и разнося по остальной столице при помощи километровых медных раструбов.
На посадочной площадке нас уже ждал нервно притоптывающий Август. На этот раз церемонарий вырядился в богатую белую сутану с золотой нитью и декоративными доспехами. Из-за холодной погоды, на плечи он накинул меховой плащ с пушистым воротником, что придавало ему сходство с вождём варваров Иокантоса.
— Ох, хвала Богу-Императору! — Воздев короткие руки к небу, священник подскочил к двери флаера и взял меня за локоть. — Я уже начал беспокоиться, что вы не придёте!
— Разве мы могли отказаться? — Улыбнулся Себастьян, идя рядом.
— Истинно так, — закивал Август и полез в набедренную сумку. — Вот. Возьмите это и приколите на грудь.
В детских ручонках священника лежали две золотые лилии, похожие на те, что были нанесены на декоративную сбрую церемонария. Геральдические символы неплохо сочетались с инквизиторской инсигнией, висевшей под горлом.
Мы шли по опустевшим коридорам и подъёмам к воротам Собора. Если бы не стоящий в воздухе шум, могло показаться, что весь холм вымер, оставив гигантские владения в распоряжение пронизывающему сквозняку.
Но это было совсем не так…
Как только мы оказались рядом с вратами, в лицо тут же ударил жар сотен тысяч людей, а уши заложило от непрекращающегося гомона и шума барабанов.
Люди вокруг, конечно же, знатные дворяне и их отпрыски, щеголяли в богатых одеждах, которые так же пародировали боевые доспехи героев прошлого. Многие из них носили фамильные символы вместе с полковыми знаменами, что олицетворяло преемственность.
Эти люди, играющие в солдат в фальшивой броне — являлись потомками героев Анжуйского крестового похода.
Август остановил нас около ворот, не рискнув преодолевать толпы вельмож, что сейчас вели праздные беседы в ожидании кардинала.
И тот появился спустя несколько минут. Массивные двери Собора распахнулись, выпуская на платформу перед лестницей пару герольдов. Каждый из них нёс у плеча трубу, превышающую высоту роста владельца.
Заняв намеченные места, эта парочка издала один протяжённый сигнал. После этого все разговоры прекратились как по приказу не только рядом, но и на протяжении всей лестницы. Люди в трепетном вожделении взирали в тёмную глубину Собора, откуда на огромном паланкине, сверкающем драгоценными камнями и золотом, сервиторы вынесли кардинала Анку в окружении почётного караула сороритас.